Извращенное королевство

В детском сознании я считала мамины эпизоды мании монстрами. Она носила белое, душила меня в объятьях и отводила на озеро. Если ма одевалась в белое, то никогда не улыбалась и казалась не от мира сего.

Она была монстром.

Однако, когда приходил дядя Редж, мама одевалась в красные платья и красила губы красной помадой. Она выглядела сногсшибательно. Больше улыбалась и была столь энергична, что это порой меня озадачивало.

Она гуляла и играла со мной. Рассказывала сказки, смеялась и шутила.

Была моей ма.

Мои глаза расширяются, а сердце стучит так, словно сейчас вырвется и упадет на траву.

Значит ли это, что мама становилась радостной, когда дядя Редж приводил ей мальчика с улицы?

– Что она с ними делала? – Мой голос такой навязчивый, что это дико пугает меня.

– Обнимала их и говорила, как рада, что ее Илай дома, – вздыхает отец. – Она никогда не обижала их, так что я разрешал ей.

– Разрешал? – спрашиваю я высоким голосом.

– Они приходили на обед и оставались на несколько часов. В конце дня забирали деньги, одежду и уходили. Все были в выигрыше. У мальчиков была пища и кров на день, а мама была счастлива.

– Может, все же стоило отвести ее к психиатру?

– Водил. Даже по советам врачей отправлял в психиатрическую больницу, но ей было все хуже и хуже, даже резать себя начала. Пришлось забрать ее. В то время я все еще горевал по Илаю. Я боялся потерять и Эбби.

«Эбби».

Он все еще зовет ее так спустя столько времени.

Обдумываю его слова, но не могу облечь в четкую мысль. Пару секунд мы с папой просто смотрим вдаль, сидя под пронизывающим ветром и сгущающимися тучами.

Такие серые-серые тучи.

Идите вы к черту. Почему вы умножаете мою печаль?

– Однажды мама стала их мучить, верно? – Мой голос еле слышен. – Эйдена пытали, пап.

– Первое время она только обедала с ними и обсуждала, как прошел день. Уличные оборванцы любили ее. Эбби была добра и умела ладить с детьми.

– И что же изменилось?

Он проводит рукой по лицу и вытирает капельки пота указательными пальцами.

– Не знаю. Думаю, у нее началось обострение.

– Какое?

– Однажды я пришел домой и нашел ее в спальне. Она пела и размазывала пальцами кровь по волосам. Я примчался к тебе в комнату, опасаясь, что она могла что-то с тобой сделать. К счастью, ты спокойно спала.

– Ч-что случилось?

Он щелкает челюстью, и я расцениваю это как проявление гнева. Папа нечасто показывает чувства – возможно, от него я и унаследовала непроницаемое выражение лица.

– Я нашел двух детей в подвале. Они умирали от голода, а на коленях были глубокие царапины и порезы. Жуткое зрелище.

– Их было двое?

Он бросает на меня мимолетный взгляд.

– Ты их видела тогда, но не помнишь.

– Они были… живы?

– Да. Рана не была смертельной, но они умирали от голода. Эбигейл обычно кормила детей и никогда не поднимала на них руку. Когда я спросил, зачем она это сделала, то мама ответила, что у них не было травмы, как у Илая, когда он упал с велосипеда; и она это исправила.

Мне становится трудно дышать, и я прикрываю рот рукой.

– И ты все равно разрешал ей находиться с детьми?