Извращенное королевство

– Ладно. – Она поднимает голову и хмурится. – Я хотела сказать, что тебе не стоит извиняться за то, чего ты не делала.

– Вот видишь! – ухмыляется Нокс. – Не так уж и сложно, правда?

Однако Тил не обращает на него внимания. Оно направлено целиком на меня, и я чувствую себя мышкой, которую преследует кошка.

Это… странно.

– Хотя ты действительно очень похожа на ту женщину, и я продолжаю думать о том, чтобы заколоть тебя вилкой до смерти, пока ты спишь. – Она берет свою чашку и скрывается за углом.

– Ха-ха, очень смешно. – Нокс одаряет меня кривой усмешкой. – Она так шутит… в основном.

Я поеживаюсь.

– Она права, я просто копия матери. Как ты можешь так легко к этому относиться, Нокс?

– Просто ты – не она. Скажу тебе честно, в тот день с бассейном это я поднял тебя на ноги, когда ты упала на колени на автостоянке. Думаю, ты была настолько не в себе, что не заметила меня. Я был сбит с толку, думая, что вернулась та женщина. Прикинь, как я офигел! Я проследил за тобой и увидел, что ты тонешь. – Он проводит рукой по затылку. – На секунду я хотел тебя так и оставить, но не смог, потому что понял, что это не она. Чем больше времени я с тобой проводил, тем больше в этом убеждался. Дай Ти какое-то время, и она придет к такому же выводу.

– Спасибо, Нокс. – Я борюсь со слезами, когда говорю это.

– Нет, это тебе спасибо. Тед был первой игрушкой, которую получили мы с Тил. Папа говорит, что медведь был твоим любимцем. А дети не отдают любимые игрушки первому встречному. Черт, да я и сейчас неохотно делюсь своими вещами.

Я сглатываю.

– Пустяки.

– Это имело значение для нас обоих. Мы с Ти были детьми, которым была неведома надежда, но ты подарила ее нам в виде Теда. – Он улыбается. – Кстати, мы хорошо о нем заботились.

– Вы с Тил брат и сестра?

Он кивает.

– Близнецы.

– Правда?

– Разнояйцевые. – Он подмигивает. – Я унаследовал все самое лучшее.

Вот здесь я с ним не соглашусь. Хоть Нокс и хорош собой, у Тил уникальная, редкая красота: она одновременно выглядит и невинной, и сильной духом. И милой, и опасной.

– Мы были уличными детьми, – продолжает Нокс. – Сбежали от матери-наркоманки, которая хотела продать нас за деньги и прочие плюшки.

Я задыхаюсь, представив себе их жизнь, и роняю тост. Еда – это последнее, о чем я сейчас думаю.

– А отец?

– Я и не знал его никогда. Папа – единственный отец, который у нас был.

На сердце становится тепло, словно меня вырвали из темной ледяной зимней ночи и перенесли в теплый летний день. Папа забрал двух детей и помог им обрести новый дом.

– Он забрал вас к себе после того случая в подвале?

Нокс кивает.

– Раньше мы жили в отдельном доме с Агнусом, но папа постоянно нас навещал. После пожара мы переехали к нему.

– Но он был в коме.

– Он оставался нашим папой, даже пока спал.

Все, что рассказывал мне Нокс об отце, теперь имеет смысл. Он никогда не переставал считать папу своим отцом даже после того, как тот впал в кому с мизерными шансами когда-либо проснуться.

– Спасибо, что был рядом с ним, когда он в тебе нуждался.

– Ой, вот только не надо этих слезливых фраз. Все-таки он и мой папа тоже. – В его глазах загорается вызывающая искра. – А я его любимчик.