Слезы Вселенной

Вероника вспыхнула, но стерпела. Посмотрела в сторону – в окно, за которым вдоль мощеной дорожки тянулся ряд стриженых туй, очень похожих на зеленые новогодние свечки. Там стоял микроавтобус, из которого узбеки в синих спецовках выносили софиты и стеновые панели со шпоном мореного дуба.

Евгений Аркадьевич еще раз налил виски на треть стакана, но на этот раз не стал добавлять, и также выпил одним глотком.

– У тебя ведь дела на сегодня запланированы, – напомнила Вероника.

– Нет никаких дел, – махнул рукой Сорин. – И не было: надоело все!

Гончаров въехал в город и почти сразу попал в пробку. Он взял телефон и набрал номер профессора Дроздова.

И, когда тот ответил, поинтересовался:

– Не отвлекаю?

– Нет, конечно. У меня тут только что заседание академической комиссии состоялось. Так устал слушать всякую чушь, захотелось пообщаться с умным человеком. И как раз от тебя звонок прилетел. Как там Леночка?

– С ней все нормально. А я как раз захотел спросить. Вы женились на ее маме, а потом выяснилось, что у нее онкология, и она моталась по больницам…

– Все не так было, – перебил его Дроздов. – Сначала у нее определили онкологию, а потом уж я на ней женился. Забрал ее с дочкой и привез к себе.

– А не помните, кто у вас тогда был в соседях на площадке?

– Те же, что и сейчас… Хотя нет. Там жила еще одна дамочка с дочкой… Если честно, то дамочка была вдовой и порой весьма бесцеремонно подкатывала ко мне. А потом, когда я женился, та женщина при встречах перестала хватать меня за рукав. Мама Леночки и в самом деле скиталась по больницам. И тогда к Лене приходила поиграть дочка той соседки.

– Как звали ту девочку?

– Ей-богу, не помню… Я и дамочку ту забыл как звали: то ли Марина, то ли Мария…

– А дочку – Вероника?

– Вполне может быть… Хотя я не уверен. Может быть, и Вероника, а может, и Вера. Помню, что Леночке было лет восемь, а соседской девочке двенадцать-тринадцать. Но уже тогда чувствовалось, что из нее вырастет красивая женщина. Мать у нее была тоже ничего, но выпивала, к сожалению.

– Фамилию соседей не помните?

– Откуда ж? Хотя погодите! Какая-то эстонская у них фамилия… Женщина та была эстонкой. Точно, она была блондинкой и эстонкой… А девочка – темненькая, вероятно, отец ее был брюнетом. Но я того соседа, то есть ее отца, не помню вовсе. А ты у Леночки спроси, у нее ведь великолепная память…

Профессор оказался прав.

– Девочку звали Вера, – сразу ответила невеста Игоря, – мама ее – Мария Георгиевна. Дедушка был Георг Яныч… Именно не Георгий, а Георг. Он был эстонцем, и фамилия у него, – а следовательно, и у Марии Георгиевны, и у Веры – Кала, что в переводе означает «рыбный». Вера стеснялась своей фамилии. Да и в школе все ее дразнили… Собиралась поменять ее при получении паспорта.

– Это она тебе все рассказывала, и ты помнишь?

– Конечно. Я даже помню, как она рассказала, что ее настоящий отец работает в обкоме партии и потому жениться на ее маме не может. Дедушка ее во время Великой Отечественной был переводчиком на Карельском фронте, а потом работал в советском посольстве в Хельсинки. Умер от сердечного приступа в поезде, когда возвращался в Ленинград. Но это было еще до рождения внучки.