Слезы Вселенной
– Чтобы не было никогда в нашем доме ни твоей подруги детства, ни ее жениха. Ты даже представить себе не можешь, какой это страшный человек! Он ко мне пришел, уже все зная. Он просто поиздевался надо мной.
– А что он знает?
– Все! Сейчас расскажу. Давай в дом зайдем… Что-то вдруг появилась потребность хлопнуть рюмашку-другую, чтобы успокоиться. Чего он вдруг приперся? И почему ко мне? Словно я ему равный.
Они вошли в дом, и Евгений Аркадьевич поспешил в комнату для деловых встреч, которую только что оставил. Он шел так быстро, что Вероника почти бежала за ним. Сорин подошел к книжному стеллажу, открыл дверцу, за которой находился мини-бар. Дверца распахнулась, и тут же запиликала мелодия какой-то старинной шотландской песенки про моряка.
Евгений достал из бара бутылку виски и четырехгранный стакан. Наполнил его на треть, но тут же добавил еще – до половины.
– Погоди! – попыталась остановить его жена. – Я сейчас закусочку принесу.
Но Сорин выпил залпом. Потряс головой. И выдохнул.
И, чтобы успокоить его окончательно, Вероника пропела как раз ту самую песенку про моряка Бонни:
- My Bonnie lies over the ocean,
- My Bonnie lies over the sea.
- My Bonnie lies over the ocean.
- Oh, bring back my Bonnie to me.
Она подошла и поцеловала мужа.
– Ты даже не представляешь, что произошло! – начал рассказывать Евгений Аркадьевич. – Вчера застрелили моего бывшего партнера, друга детства Степика… Я не знаю, кто его и за что. Между нами говоря, Степик, которого ты, слава тебе господи, не разу не видела, окончательно опустился и выглядел в последнее время как маргинал… Был всем должен. А теперь появился этот… Ты что, действительно не узнала его?
– Узнала, но не сразу… Так я и видела его всего один раз на заправке.
– Видела ты его и раньше,– скривился Евгений Аркадьевич.– Это одиозный мент, его по ящику часто показывают… Недавно на Московской трассе разбился один мой знакомый… Не хочу сказать, что он был хороший знакомый… Как раз наоборот – лучше совсем его не знать[4]. И опять этот мент давал интервью по этому происшествию. Тогда его называли подполковником Гончаровым. Но еще совсем недавно он был опером, а теперь вдруг перепрыгнул в следователи. Причем сразу в руководство городского управления. Короче, не будет его на твоем литературном приеме.
– Я уже с Леночкой поговорила, только что. Нашла ее страничку в соцсетях… Она так обрадовалась и уже мне по номеру телефона деньги перевела.
– Ты меня поняла: или их не будет – или не будет твоего вечера. Я вообще стихи ненавижу!
– Ну хоть один стишок знаешь?
Сорин усмехнулся:
– Даже два, но они оба неприличные. Не пришла ты ночью, не явилась днем… Это Есенин, кстати.
– Ну а Пушкина помнишь? Его ведь в школе учить заставляли.
– Так я и выучил про птичку. «На волю птичку выпускаю при светлом празднике весны». Я с душой перед всем классом этот стих декламировал, потому что у меня жил тогда волнистый попугайчик, которого я, естественно, никуда выпускать не собирался. А у Степика Пятииванова птички не было, только хомяк, а про него стихов у Пушкина не нашлось. Степик сильно переживал по этому поводу и выучил «Сижу за решеткой в темнице сырой». Так жалобно читал, что весь класс хохотал, за животы хватался. Только Пятииванов не про узника думал, а про своего хомяка, который у него в доме на подоконнике в железной клетке сидел. А когда Степик в бандиты подался, ему погоняло повесили – Хомяк. Но он не обиделся. Он вообще не умел обижаться. А теперь его нет. А этот якобы честный мент разъезжает на «Рендже»… И так просто готов выбросить тысячу евро за литературный вечер для кретинов.