Развод. Ты останешься моей

– Так… Зой, ты ту…

– ЧТО? – рявкаю, меня трясет.

Изо всех сил цепляюсь за столешницу, чтобы не упасть.

– Думаешь, мои чувства можно в говне извалять, а потом мы дружно будем делать вид, словно ничего и не было? Нет. Бери сумку и… на выход, Мить. Пять минут у тебя есть. Деньги, документы возьми, а все остальное тебе упакуют. Позову работницу, она сделает.

– Ультиматумы выдвигаешь?

– Факты озвучиваю.

Мы сталкиваемся взглядами. Так-то я намного ниже Мити, но сейчас кажется, будто мы одного роста. Просто в его глазах плещется чувство вины, от которого меня тошнит, ведь это означает, что видео не монтаж…

Потом муж выплескивает кофе из чашки в мойку, ополаскивает кружку и уходит.

Ему даже меньше пяти минут потребовалось.

– Ты знаешь… так… так тоже… ничего, – мямлит папа. – По мужицкой части я тебе помогу разобраться. С хозяйством.

– По хозяйственной части у нас есть помощник, которому мы платим! – отвечаю резко. – Паш, съезди с бабой и дедом за нашими вещами, идет?

– Окей, сделаю.

– Обратно на такси.

– Оф корс, ма. Ну, чего встали, старики? – подталкивает родителей на выход.

Провожаю их до порога… Папа оборачивается.

– А ты что… не поедешь?

– Не поеду, папа. Мне же еще полы помыть надо. Тряпкой.

День сумбурный.

Пашку отправляю на учебу к обеду, приглашаю помощницу и покидаю дом, не в силах смотреть, как она пакует вещи Мити. Боюсь разрыдаться при виде любимой рубашки или памятной вещицы.

Память та еще сука, за один миг не вырвать с корнем…

В телефоне, куда ни ткнись, океаны сочувствия.

Пробегаюсь лишь по списку чатов и отправляю в беззвучный. Пока не готова в то нырять с головой, слишком больно.

Отправляю с курьером вещи Мити. Адрес – офис. Так-то он обещал, что сам заедет, но я видеть его не желаю!

Вечер тянется.

Пашки нет…

Ладно, еще час-полтора и начну, что называется, бомбить: куда он запропастился.

Кто-то звонит на домашний. Наверное, мама… Любит она это дело. Я только благодаря ей и вспоминаю, что у нас есть домашний телефон.

Но голос в трубке незнакомый. Мужской.

Тон сухой, колючий.

– Баркова Зоя Петровна?

– Да, это я.

– Барков Павел Дмитриевич, несовершеннолетний, пятнадцати лет вам сыном приходится?

Сердце в пятки…

– Да. Что случилось?

– Приезжайте в отделение.

– Так что случилось?!

– Ваш сын задержан.

Я срываюсь с места, пальцы леденеют. Вдоль позвоночника крупными каплями скатывается пот.

Мой Пашка задержан – и больше ничего следователь не соизволил мне сообщить! Просто задержан, а подробности нужно узнавать на месте. Это меня тревожит.

Я сразу же перебираю в голове: куда сынишка мог встрять, по какой причине.

Он хороший, правда. И сообразительный. Без драк с его взрывным характером не обходилось, но ему всегда хватало ума не доводить это до участка. Но только не на этот раз, мамочки!

В голове крутятся всякие ужасы, а потом стреляет мыслью.

Самой нехорошей.

Я опасалась, что Пашку засмеют. Могло произойти именно это.

Боже, Дима, скотина, что ты наделал, а? Не мог изменить, как все другие мужчины, так, чтобы это не вылилось в порно-трансляцию? Сына же задело, явно, а он не из тех, кто смолчит, сразу отвечать начинает.