Плохиш. Ставка на любовь
– Иди сюда, – тут же зовет его Маринка, старательно выпихивая свою соседку. – Здесь сейчас свободно будет.
– Пошли к нам! На последнюю парту, Бес! – надрывается Никита Коломазов, и все раздолбаи, оккупировавшие задние ряды, дружно к нему присоединяются.
Но Бессонов только ухмыляется.
– Совсем забыл, народ, – тянет он, и по бессовестному выражению его черных глаз видно, что врет и даже не пытается это скрыть. – Там мне типа надо к директору зайти. Так что давайте, учитесь тут без меня. Пусть теперь за вами Блошка присматривает.
В ответ раздается разочарованный вой, но Бессонов на него не обращает внимания. Он просто берет и нагло уходит с урока. Даже не отпросившись у Анны Геннадьевны!
Когда за ним хлопает дверь, я не выдерживаю:
– А разве можно покидать урок без разрешения учителя?
– Блохина, а ты у нас уже учитель? – саркастично интересуется Анна Геннадьевна. – Если да, иди сюда и веди занятие. А если нет, тогда будь добра, помолчи и дай мне заняться моей работой.
– Вообще-то я староста и отвечаю за наш класс, – упрямо возражаю я. – И если кто-то не получит аттестат из-за того, что не посещает занятия…
– Бессонов получит аттестат в любом случае, – хмыкает она. – И это не наше с тобой дело. Так, дорогие мои бездари, открываем сборники на сороковой странице, сегодня нас интересует пятнадцатый вариант.
Я с немым изумлением смотрю на учительницу.
Она действительно сейчас прямым текстом дала понять, что Бессонов здесь на особых условиях? Что ему даже учиться не надо?
Раньше я думала, что те оценки, которые периодически появлялись в журнале напротив его фамилии, были результатом того, что он сдавал удаленно какие-нибудь задания, учился онлайн или что-то такое, но сейчас я почти уверена: все эти пятерки и четверки ему просто рисовали.
И от этого становится нечеловечески обидно.
Но ребята почему-то воспринимают мой разговор с Анной Геннадьевной иначе.
– Отвяжись ты уже от него, Блохина! – огрызается на меня Андрей Уточкин. – Тебе всех надо под свои правила подстроить, да?
– Завидуешь, так завидуй молча! – кричат с задних парт.
– Поняла, Блошка?
Отлично. Просто отлично.
То есть теперь не только он называет меня этим унизительным прозвищем, но и ребята? Я кусаю губы, чувствуя, как вдруг защипало в глазах.
– А ну все рты закрыли, – командует Анна Геннадьевна. – Начинаем сразу с пятого задания. Уточкин, к доске.
Понемногу класс затихает, и урок входит в привычный ритм, но я все никак не могу успокоиться. Сердце стучит как бешеное, горло сжимает, словно тисками, и я не знаю, как вернуться к себе прежней – спокойной и уверенной.
На перемене ребята так очевидно ждут возвращения Бессонова, что мне их даже становится немного жалко. Но он не приходит.
Мы переходим в другой кабинет на урок русского, окна там выходят на крыльцо школы, и вдруг Никита, стоящий около подоконника и обрывающий листья у фиалки, орет:
– Эй, смотрите, вон Бес! С «бэшками» стоит!
Тут же у окна оказываются все остальные, и даже я, потому что моя парта тут рядом, и мне приходится встать, чтобы меня не затоптали.