Егерь. Заповедник

– Думаешь, он хочет отправить эти снимки в редакцию?

Я зажигаю керосиновую лампу и ставлю ее на стол. Пляшущий огонек освещает стол, а в углах кухни собирается густой сумрак.

Паша хмурится.

– В газете их, конечно, не напечатают. Но шум могут поднять. Ты есть на этих снимках?

– Нет, – отвечаю я. – Меня за столом не было.

– Все равно, история неприятная. А сам парень что сказал?

– Он сказал, что снимал птичку.

– Ты ему по уху не съездил?

– А смысл? – усмехаюсь я. – Не фотоаппарат же у него отбирать с пленкой.

– Правильно сделал, что не тронул его, – кивает Павел. – Хотя, жаль. Знаешь, давай-ка я утром с ним поговорю. Мне показалось, что долго хитрить и отпираться он не сможет – характер не позволит. Слишком вспыльчивый. Обязательно проговорится. Узнаем, что он задумал.

– Ты уверен? – спрашиваю я. – На тебя он тоже злится из-за Веры.

– Тем более, – твердо говорит Павел. – Все равно рано или поздно нам с ним придется поговорить откровенно. А чем раньше – тем лучше.

Я снимаю блюдца с кружек – с них на стол падают горячие капли испарины. Чай заварился отменно – он темно-коричневого цвета, а почти все чаинки разбухли и упали на дно.

– Вкусные пряники, – жуя, говорит Павел. – И свежие. А к нам в магазин такие не завозят. Охотники, что ли, угостили?

– Туристы, – улыбаюсь я. – Они у меня на базе от дождя прятались. Кстати, Вера про тебя спрашивала. Интересовалась, что ты за человек.

– И что ты сказал?

– Как есть, так и сказал, – смеюсь я.

– А она?

– А она попросила передать тебе записку.

Я достаю из кармана смятую бумажку и отдаю Павлу.

– Это ее номер телефона в Ленинграде. Так что…

Не закончив фразу, я многозначительно смотрю на Павла.

– Вот это да! – радостно улыбается Павел.

И тут же растерянно глядит на меня.

– И что мне теперь делать?

– Пригласить на свидание, – улыбаюсь я. – Паша, что ты как мальчишка? Чего ты растерялся?

– Ну, она же в Ленинграде живет, в институте учится. А я? Участковый в деревне.

– Откуда ты знаешь, что она из Ленинграда? Может, она точно из такой же деревни, а в Ленинград учиться приехала. И это телефон общежития. А ее фамилию я, между прочим, не спросил.

Я споласкиваю кружки под рукомойником и ставлю в сушилку.

– И вообще – какая разница? Захотите встречаться – найдете возможность.

– Тоже верно, – кивает Павел.

– Ладно, давай спать.

Я стелю ему на узком старом диване, а себе раскатываю на полу матрас. Спать остается всего часа четыре – и то, если, проснувшись, сразу выйти.

– Спокойной ночи, – говорю я Павлу и гашу керосиновую лампу.

Укрываюсь колючим шерстяным одеялом, закидываю руки за голову и смотрю в темноту.

Путевки я отметил.

Охотников встретил и разместил.

Лодки готовы.

Можно и поспать.

В последний момент я вспоминаю про будильник. Наощупь нахожу его в темноте, выставляю слабо светящуюся стрелку на половину четвертого и с треском проворачиваю ключ, заводя пружину. Ставлю будильник рядом с собой на пол, чтобы сразу дотянуться.

Потом закрываю глаза, расслабляюсь и проваливаюсь в уютную темноту.

Мысли еще крутятся в голове, но почти сразу уплывают далеко-далеко.