Случайная свадьба. Одна зима до любви
Забота неллы Монтилье была тихой, учтивой и ненавязчивой. С уважением к моей увядающей плоти она молча положила на кушетку свернутое одеяло, взбила подушку. Принесла чистую сорочку до пят – такую же, как у пятнадцатилетних послушниц, с кружевными рюшами на плечах. И где-то раздобыла теплую зимнюю мантию – красивую, белую как снег. С капюшоном, опушенным пухом и пером.
Вполне гармонично. Я и сама была бледнее смерти, белее зимы. Едва понимала, что происходит, и все ловила, ловила суетливых мошек перед глазами. Черными пятнами они прыгали, затмевая зрение, но пока не оборачивались полной темнотой. У меня оставалось время.
– Мне неловко принимать от вас мантию. Я ведь…
– Ты пока жива, Лара. И мантия твоя, – проронила Минар. – Еще до наступления холодов герцог Грейнский привез нам со складов теплые одежды. Мужское для армии забрал, а женское, все, что было, в приют отдал.
– Как заботлив наш генерал, – с тоской улыбнулась я.
Мантия была хороша. Как чудесно прогуляться в ней по утреннему Вандарфу, любуясь сверкающими сосульками и ледяными скульптурами, что за ночь наваяет Триксет…
– Благодарен, – поправила настоятельница. – Мои старшие девочки уж который год заряжают для армии портальные камни. Отдыхайте, тэйра Хоулденвей. Дадут богини, утро будет светлым. А если нет… то пусть Триксет будет милостива и заберет вас без боли.
Настоятельница ушла. Я слушала ее шаркающие шаги, пока те совсем не исчезли. Потом послушно переоделась в сорочку, свернула новую мантию у изголовья кровати и уложила голову на тонкую подушку.
Обстановка в приюте поражала беднотой и простотой, однако тут было тепло. На запотевших окнах мерцали обогревающие чары, а на подоконнике пыхтел молодняк черных хельмов.
За крошечным стеклом виднелись далекие рыжие огни. Где-то там мой папенька, смачивая горло горячительным, смиряется с грядущей потерей. Последняя надежда, что держала его хлипким стержнем над стылой землей, иссякла. Осталось лишь покорно принять узелок, заплетенный Сато Судьбоносицей.
Когда-то отец был статен и красив. Его волосы были темны, густы и вились, пенились по плечам, как сандерская смола. В Хоулден-Холле властвовали любовь и весна. Батюшка имел много ценных связей – с Владыкой, с советниками, был вхож в венценосный дом Грейнов, позволял молодой супруге блистать в театрах и на балах, мечтал представить ко Двору прелестную дочь…
Как резко все переменилось. Мама заболела, и Хоулденвеи стали затворниками.
Я едва осознавала себя в последние несколько лет. Почти не помнила лиц, что меня окружали. Но папино… Любое – морщинистое, серое, обрюзгшее – было родным. Именно его я хотела бы увидеть перед тем, как…
А он сбежал в замшелую харчевню, не в силах разделить со мной последние часы!
От валяния на подушке мне легче не станет. Сон помогает тем, кто устал… Я же несколько лет только и делала, что отдыхала.
Решив, что в свой последний миг не хочу сидеть, как птичка в келье, я сунула ноги в сапожки, накинула на плечи белую мантию и тайком вышла из приюта.
Как добрела до города – и сама не знаю. Ноги переставлялись медленно, но упорно, и чудом донесли меня до первого рыжего фонаря. За ним был второй, третий… На промерзлых улицах народу почти не встречалось: вандарфцы попрятались в домах, забились в таверны.