Демон скучающий

Большое полотно было сознательно затемнено, лишь в центре – голова и плечи рыжего парнишки лет двенадцати. В левой руке свеча, правая опущена. Мальчик смотрит на людей, но не из окна, не с противоположного конца неосвещённой комнаты – он смотрит из подпола. Или из колодца. Да, теперь все знают, что из колодца. И ты понимаешь, что с этим колодцем что-то не так. Даже не понимаешь – ощущаешь. Всё глубже и глубже ощущаешь, что узкий колодец – это могила. И ты проваливаешься в неё, теряя равновесие здесь – в реальности. Вздрагивая здесь – в реальности. Обжигаешься об огонёк свечи – единственное, что отделяет тебя от мальчика, потому что мальчик смотрит на тебя с Той Стороны. Ведь мальчика уже нет. И прошёл он за грань в таком кошмаре, что зубы начинают стучать. У тебя. В реальности. И тебя потряхивает. И ты смотришь на свечу и вдруг начинаешь верить, что её свет будет гореть мальчику вечно. Начинаешь хотеть этого, потому что свет – это всё, что у него теперь есть.

Всё остальное отняли…

И ты снова вздрагиваешь. И, возможно, делаешь шаг назад, стряхивая наваждение, понимая, что побывал на Той Стороне. Смотришь мальчику в глаза – через пламя свечи – и продолжаешь слышать его рассказ: о том, как он оказался на Той Стороне; о том, что ему пришлось пережить; о том, как он любит тех, кто продолжает его искать. И тех, кто продолжает надеяться.

– Невозможно не почувствовать, да? – очень тихо спросил подошедший заместитель директора «Манежа». Молодой, лет тридцати, мужчина в синем костюме и синей рубашке.

– Требуется вникнуть, – в тон ему ответил Вербин.

– Некоторые боятся.

– Я их понимаю. Это очень страшная картина.

– Если знать подоплёку.

– Если знать подоплёку, она щекочет нервы и вызывает желание поговорить. – Вербин коротким жестом указал на посетителей, и заместитель директора с пониманием улыбнулся. С грустным пониманием. – А если отбросить все мысли о подоплёке, картина навевает ужас. Она ведь показывает Ту Сторону. – Пауза. – Через пламя свечи.

Несколько мгновений заместитель директора молчал, а потом снова неловко улыбнулся:

– Простите моё замешательство, просто… Просто вы не похожи на ценителя. Только без обид.

– Никаких обид, – улыбнулся в ответ Феликс. – Я совсем не ценитель, я просто один из тех ребят, для которых Абедалониум пишет картины.

Замешательство усилилось. И чтобы разрядить обстановку, Вербин протянул руку:

– Феликс.

– Владимир. – Мужчина ответил на рукопожатие. – Как вам выставка?

– Пока я побывал только в этом зале, но впечатление она производит сильное. Вы правы, Владимир, я не большой любитель живописи, не часто выбираюсь на выставки и впервые вижу работы Абедалониума живьём, но хочу сказать, что теперь понимаю…

– Почему он так знаменит?

– Да.

– Всё так, Феликс, каждая работа Абедалониума задевает за живое. Поэтому он всемирно известный художник. – Это определение Владимир произнёс без пиетета, и не равнодушным чиновничьим тоном, а с искренним уважением к мастеру и его работам. – И я уверен, что Абедалониум вскоре сделает заявление, в котором объяснит происходящее. – Владимир внимательно посмотрел на Феликса, надеясь услышать подтверждение своих слов, но был разочарован.