Эффект искаженных желаний

– Вот Хабаровск маленький город, – засмеялся Денис. – Только с трапа сошли – уже родственников встретили.

– Привет, – без энтузиазма ответила Катя.

– Ты зачем в Хабаровск? – продолжал задавать бестактные вопросы подвыпивший парень, хотя всем уже было понятно, что Катерина не расположена к общению.

– Жить, – односложно ответила ему она и отвернулась, давая понять, что разговор окончен.

– В гости? – допытывался тот, не желая понимать намеки.

– Навсегда, – ответила бывшая Фея. – А что, нельзя? Это моя родина, я имею на это полное право, и спрашивать никого не обязана.

В этот момент автобус, довозивший пассажиров до аэровокзала, остановился, и она первая выскочила из него, так быстро зашагав по аэропорту, что Денис с Федором не успевали за одноклассницей, ускоряясь на ходу.

– Ну что, куда? – спросил Федор, когда они вышли из аэропорта.

– А поехали к Николеньке на Утес позавтракаем? – вдруг предложила Фея, и двое мальчиков, словно забыв, что они уже солидные мужчины, почувствовали себя Бижики и Вихо и безропотно подчинились девочке, в которую когда-то были влюблены.

Утес, а точнее сказать, Амурский утес – это скалистый мыс посреди города, на вершине которого была построена белая башня с треугольной площадкой. Когда-то, в далеком 1918 году, занявшие город «белые» казнили шестнадцать чешских музыкантов. По одной версии, за то, что те отказались играть «Боже царя храни», по другой за то, что прятали у себя «красных», да еще и с оружием. Что из этого правда – никто не знал, каждый верил в полюбившуюся ему версию. Главным было то, что с этой кровавой историей утес был не просто прекрасным местом, где можно было наблюдать великую реку Амур, но и еще нес шлейф трагедии.

Николенькой же они называли памятник Николаю Муравьеву-Амурскому, который в полный рост с утеса вглядывается вдаль. На Дальнем востоке все знают и чтят этого государственного деятеля, потому как именно он на переговорах с Китаем бескровно присоединил к России Приморье и Приамурье. Как рассказывала им их классная, которую они называли меж собой только по имени – Ангелина, что Муравьев-Амурский для Дальнего востока все равно что Петр первый для европейской части России. Из Сибири, которой тогда отводилась роль то ли заднего двора, то ли каземата, он прорубил окно в абсолютно другой мир, тот, который мы сейчас так гордо называем Азиатско-Тихоокеанским регионом. Именно в благодарность графу местные ласково называют его Николенькой.

Сейчас, стоя облокотившись о белые перила на утесе и глядя на уже стершиеся в памяти великолепные пейзажи Амура, они вдруг забыли себя сегодняшних и стали одиннадцатиклассниками, теми, кто пятнадцать лет назад очень внимательно слушал здесь Ангелину, посмеиваясь над величественным графом.

Трое взрослых людей забылись и, пережевывая бургеры, купленные поблизости, запивая их невкусным, дешевым кофе, были почти счастливы – смеялись и вспоминали школу. Пусть ненадолго, пусть на мгновение, но каждый из них ощутил то забытое чувство, заключающееся в трех словах – все хорошее впереди!