Не дразни меня

Молния ударяет в центр груди и прошивает тело насквозь.

Урод!.. Оборотень.

Сощурив глаза, он подносит руку ко рту и выпускает дым в мою сторону. Я словно чувствую запах табака. Табака и его тела. Морщусь демонстративно, чем вызываю его жесткую усмешку.

Иди к черту, сволочь. Эти штучки на меня не действуют. Горничной своей глазки строй!

Ярослава

Сидя на кровати по-турецки перед ноутбуком, еще раз пробегаюсь глазами по титульнику и пролистываю страницы проекта. Затем сохраняю файл и отправляю его заказчику. Надеюсь, не выставит неустойку за то, что нарушила сроки. Даже не представляю, как я буду объяснять причины.

Растираю лицо руками, закрываю уставшие глаза и падаю на спину. Даю себе на отдых десять минут и, нащупав телефон на покрывале, беру его в руку и захожу в журнал звонков.

Позвонить еще раз?

Сегодня впервые, когда я решилась набрать отца. Делала это три раза, но он ни разу не принял вызов.

Мы и до этого брака не часто общались. К слову, за время, что я училась в Европе, он сам звонил мне от силы пару раз. Я тоже предпочитала общаться с ним через маму. Мы никогда не были близки, ни в детстве, ни тем более, сейчас, когда я стала взрослой. Отец всегда больше любил Марата.

Мы с мамой жили обособленно в отдельном крыле дома, и наше сосуществование с мужской половиной семьи пересекалось только по большим праздникам.

Потом я закончила общеобразовательную и художественную школы, и отец каким-то образом разрешил мне продолжить образование заграницей. А после того, как я получила диплом, заставил вернуться.

Как я плакала тогда! Как умоляла его разрешить остаться. Ведь в мыслях я давно попрощалась с этим городом и с кругами, в которых вращается моя семья. Я рассчитывала строить свою жизнь, забыть о страхе, что на наш дом могут напасть, что нашу машину могут расстрелять.

Мечтала о свободе передвижения, к которой привыкла за время учебы в Нидерландах, отсутствии охраны и ограничений в выборе друзей.

Однако отец был непреклонен. В тот же день заблокировал мои карты и выслал за мной своих людей. Под конвоем я вернулась домой, а через несколько дней Литовские убили Марата.

На возвращении я настаивать не стала – маму пожалела. Папа сказал, что без меня она не выдержит. Но и жить самостоятельно тоже не разрешил. Боялся, что я стану инструментом в руках его врагов.

В итоге через год, когда противостояние между отцом и Лютыми достигло катастрофических масштабов, обоюдную ненависть и жажду убийства решили прикрыть этим идиотским браком.

Судорожно вздохнув, набираю отца снова, но он тут же скидывает сам, а через минуту на мой телефон поступает входящий с неизвестного номера.

– Слушаю?.. – спрашиваю настороженно.

– Это я, – грубо отвечает отец и без предисловий продолжает, – Яра! Ты чего названиваешь?!

Я немею от его агрессии. Горло тот час сводит спазмом.

– Ты хотя бы понимаешь, как подставляешь меня?! – шипит, не сдерживая злости, – Мои телефоны прослушиваются! За мной постоянная слежка! Я уже забыл, когда последний раз без хвоста передвигался!

– Я хотела поговорить… – вклиниваюсь в его тираду, потому что знаю, что иначе он даже не спросит, зачем я звонила, и бросит трубку.