ИНКВИЗИТОР Божьим промыслом книга 15 Чернила и перья

«Ну, сам всё и без меня знает, неглупый же человек». Волков вздыхает и говорит:

– Хорошо, что ещё серебром откупились.

Они добираются до обоза, что спрятан под холмом. Там же его ждут горожане. Волков видит, что они волнуются. А чего? Думают, что не отдаст им серебро, а самих зарежет? Шваль городская, видно, считают его таким же бесчестным, как и они сами. Ему совсем неохота с ними говорить, видеть их не хочется, и он только указывает на подводы рукой:

– Та и вот эта телеги ваши – забирайте!

Горожане обрадовались. Да, обрадовались, рассыпались в благодарностях: спасибо, господин барон, спасибо. Кланялись: прощайте, господин барон.

«Конечно, спасибо! Два воза серебра! Сволочи!». Он бурчит им на прощание что-то, но Дорфус неожиданно и говорит бюргерам:

– Господа, лошади наши и подводы наши, извольте их оплатить, – молодец какой, хоть тут от горожан отъесть. Мелочь, кажется, а приятно. И просит с них: – За четырёх отличных меринов и две крепкие подводы просим мы сто семьдесят талеров вашей чеканки.

Двадцать талеров лишних просит, но старший горожанин даже и не думает с ним торговаться, тут же сам режет ближайший из мешков – выгребает пятерней серебро и начинает считать. Отсчитывает и протягивает майору горку серебра без слов: пожалуйте пересчитать. Дорфус было хотел этим заняться, но Волков машет ему рукой, и в этом жесте была целая куча всяких эмоций генерала: довольно! Жара такая, а вы тянете время. Пусть убираются. Видеть их больше не могу.

И тогда Дорфус отпускает жадных горожан с поклоном вежливости.

А едва телеги уходят, как генерал спрашивает у него:

– А куда Хенрика дели? Кропп где?

– Хенрик у сапёров в обозе, Кропп, видно, к своим мушкетёрам подался, – отвечает майор, и они идут к сапёрам, что поставили свои телеги под деревья к ручью.

Волков уже столько ран повидал за свою жизнь, что реши он учиться на хирурга, так стал бы неплохим. Ему даже и рану смотреть не нужно было, ему было достаточно взглянуть на бледного Хенрика, лицо которого было покрыто испариной, чтобы понять – дело плохо.

– Ну, друг мой, – мягко произнёс барон и начал помогать своему оруженосцу разматывать грязную тряпку на руке, – давайте поглядим, что там у вас.

Ему и взгляда одного было достаточно, чтобы всё понять. Рука оруженосца была в ужасном состоянии: кое-где уже черна, а в мизинце и безымянном пальце точно уже жизни не было. Нет, ничего от этой руки сохранить было уже нельзя. Тяжёлый пунцовый цвет тканей добрался уже почти до запястья.

– Друг мой, – спокойно, но твёрдо произнёс Волков. – Руку не сохранить. И чем быстрее её отсечь, тем больше её останется.

– Вы? – едва слышно спрашивает Хенрик. – Вы резать будете?

Нет. Нет. Генерал качает головой.

– Я не знаю, как это лучше сделать, – отвечал Волков. – Сейчас мы тронемся и поедем дальше; думаю, к вечеру доберёмся до города и там найдём хорошего врача, – старший оруженосец ничего не ответил, лишь опустил голову и прижал свою руку к груди, и тогда генерал потрепал молодого человека по волосам: мужайтесь, друг мой, и, обернувшись, поискал глазами фон Готта, но так как тому было приказано не отходить от принцессы, он и был при ней, и тогда Волков сказал Хенрику: – Распоряжусь, чтобы вам принесли вина, так выпейте всё, что принесут. Так вам будет легче перенести дорогу.