ИНКВИЗИТОР Божьим промыслом книга 15 Чернила и перья

– Люди вам благодарны, друг мой.

– Что? – не понял барон. – Благодарны? С чего бы?

– Да, говорят, что не стали их гробить из-за денег, радуются, что разошлись без крови, – объясняет полковник, – старики говорят, что бюргеры не отстали бы, пока всех бы не перебили. А тут все живы. Говорят, что вы людей своих всегда берегли.

– Да… – Волков кивает. Но слова эти, пусть и хорошие, не могут загасить той горечи, что оставил ему сегодняшний день. И он лишь повторил: – Да.

И потом пошёл всё-таки в ту карету, в которой его ждала принцесса.

– Что с вами? – она всполошилась, увидав его. – Что с вами, барон?

– Я просто омыл себя водой из ручья, – ответил Волков, садясь не рядом с нею, а напротив.

– Вы стали бледны необыкновенно, – она пересаживается к нему и берёт его руку.

Он всё ещё чувствовал в руке остатки боли, которая теперь напоминала скорее слабость. В его ушах всё ещё стоял шум, вот и бледность она заметила; генерал вдыхает воздух на всю полноту лёгких, думая, что от этого ему станет полегче, и потом говорит:

– Всё это проклятая жара, мне нужно отдохнуть.

– Так всё, день к концу пошёл, сейчас полегче станет уже, потерпите, барон, – обещала ему принцесса, и в её голосе было столько участия, что в любом другом случае он бы порадовался, но сейчас ему было не до того: в карете было душно, а в ушах своих он всё ещё слышал стук своего сердца.

Глава 3

– Давайте, ребята, ещё немного, и будет привал, – зычно подгонял солдат Дорфус, но, чуть отлетев подальше, его голос теряется в душном мареве и звоне цикад.

Пыль, сумерки, усталость от жары и тяжёлого дня – всё сложилось в одно. Люди и лошади еле тащатся. И, конечно же, засветло до Цирля они не успели. Подходили к городу уже в темноте. Посады и пригородные деревеньки ещё не спали, люди выходили смотреть на отряд, что идёт к городу.

Волков успел поспать в карете, в жаре… Впрочем, к ночи жара отступила, и стало хорошо, и ему полегчало. Под ключицей ещё покалывало, но шума в ушах уже не было, сердце не колотилось. Принцесса была с ним рядом, сидела в темноте кареты и, когда он проснулся, держала его за руку. От жары её рука стала влажной. И тут генерал подумал с некоторым сожалением, что уж больно она ласкова.

«Кажется, она привязалась. Не на шутку. Видно, при прощании рыдать будет».

А маркграфиня и говорит ему:

– Цирль, подъезжаем уже.

Волков, чуть сжав её пальцы, выглядывает в окно кареты и тут же различает фигуру на коне рядом.

– Кто это? Фон Готт, вы?

– Кляйбер, господин генерал, – отвечает новоиспечённый сержант, – фон Готт уморился, пошёл спать в телегу, к сапёрам.

– Подъезжаем, кажется?

– Точно так, господин генерал, Мильке уже уехал вперёд искать место под лагерь, полковник Брюнхвальд хочет возле города где-нибудь встать.

Вот только ждать до утра, чтобы найти лекаря для Хенрика, он не мог, да и принцессе снова спать в карете было бы глупо, имей они под боком целый город, который, кажется, принадлежал ей. И когда они подъехали к Цирлю, он вышел и потребовал к себе начальника стражи. А тот со сна, что ли, никак не мог понять – или не хотел верить, – что в темноте у ворот ждёт, пока ей их откроют, сама маркграфиня Винцлау. В общем, ничего он сам не решил и послал за наместником Генкелем. Тот явился весьма споро, хоть был уже не так и молод, оказался боек и смышлён, выйдя сам из малых ворот в башне, узнал принцессу и сразу велел впустить её. Её, Волкова, раненого Хенрика и небольшой отряд с ними; сам же при этом проявлял рвение и, так же, как и консул Туллингена, говорил ей: «Конечно, инхаберин. Разумеется, инхаберин».