О носах и замка́х

– Мистер Брури! – Бэнкс встал перед точильщиком, отбросив на него свою властную грушевидную тень, но тот, казалось, намеренно его игнорировал.

– Брури! – пророкотал служитель закона. – Отставить точить ножницы, когда полиция обращается!

Точильщик убрал с круга ножницы и, прищурившись, поглядел на толстого констебля из-под козырька засаленной твидовой кепки.

– Э-э-э… вам чегось заточить надобно, господин констебль? – спросил мистер Брури.

– Ничего мне точить не требуется, – важно сказал Бэнкс с видом человека, у которого никогда ничего не тупится. – Вчера в пять часов вечера вы ведь были здесь, так?

– Ну… э-э-э… я… – замялся точильщик, опасаясь что-либо признавать, но и не решаясь при этом все отрицать.

– В одной из квартир наверху было совершено преступление.

– Я… я ничего не делал! Это был не я! Да я вообще…

Бэнкс поднял руку, прерывая его:

– Полиции известно, что это были не вы, Брури, поскольку во время имевшего место происшествия вы сидели за своей этой скрежеталкой-тарахтелкой. Злоумышленник, по всей вероятности, скрылся через подъезд. Он должен был проскочить мимо вас. Поэтому дважды подумайте, прежде чем солгать мне, будто вы ничего не видели.

– Я ничего не видел, – промямлил мистер Брури – очевидно, думать дважды он попросту не умел.

– Ну разумеется.

– Нет, сэр, правда! Пять часов, говорите? Я тогда был сильно занят. Точил ножи. Да тут и не особо отвлечься можно – поднимешь глаза от круга и… хвать!

Мистер Брури продемонстрировал два сточенных почти до самого основания пальца на левой руке. Зрелище констеблю показалось отвратительным, и он поморщился.

– Так что, как я уже сказал, я ничего не видел, – продолжил точильщик, но тут же, отметив растущее негодование служителя закона, поспешно добавил: – Может, мистер Перабо что-то видел? Я ведь ему ножи и точил, а он тем временем стоял вот прям там, где вы сейчас стоите. Ну, может, не прямо там, а чуть левее…

– Мистер Перабо? – Констебль записал имя в свой блокнот.

– Да, бывший моряк. Живет в Клетчатом переулке – это тут, за углом…

Не теряя времени даром, констебль Бэнкс встал на подножку самоката и покатил к мистеру Перабо. Он быстро нашел указанный точильщиком адрес и, прислонив к ржавому гидранту свое служебное средство передвижения, постучал в дверь. Толстяк бесцеремонно заглянул в окно, но не увидел ничего, кроме клетчатых занавесок.

– Кого это там прибило приливом, а? – раздался хриплый возглас, и дверь распахнулась.

На пороге стоял широкоплечий бородатый мужчина в рубахе с закатанными рукавами и в черных штанах на подтяжках; под левой подтяжкой была зажата свернутая трубочкой газета, под правой – кисет. Лицо мистера Перабо было сильно обветрено и растрескалось, как старый пень. Кустистые брови бывшего моряка, казалось, просто не умели не хмуриться, а стоило ему увидеть полицейского, как к весу его и без того тяжелого, как якорь, взгляда будто добавился еще и вес якорной цепи.

В Тремпл-Толл к представителям полиции обычно относились с почтением – констебли себя в этом убеждали, но на деле их попросту боялись. Впрочем, изредка попадались и такие вот типы, закаленные морем, штормами и боцманскими «кошками», которые не испытывали никакого трепета перед безжалостными синемундирными блюстителями закона.