Седьмое небо
– Товарищ Хруничев, в ваш огород камешек.
– Это не мое постановление. – буркнул человек с каменным лицом. Он, оказывается, министр МАПа.
– Да, отменили МАК не вы, но и не возобновили его работу.
– Бюджет не позволяет держать такую кучу специалистов фактически без работы.
– А Вы как считаете, лейтенант?
– Сэкономим больше, если будем корректно проводить расследование каждого инцидента. Кстати, у нас до сих пор обучают стрельбе по воздушной цели используя конус в качестве мишени. Мы наступали на Приморском участке, в составе первого Прибалтийского, и стояли в Грайфсвальде, там находилось крупнейшее училище Люфтваффе. Немцы для обучения стрельбе использовали самолет-мишень «Fi-157», радиоуправляемую, и полигон был оборудован соответствующими радиостанциями и средствами наблюдения. У нас такого до сих пор нет. Я в то время отвечал за ввод летчиков, и попробовал эти самолетики, и сам, и молодежь на них погонял. Там можно стрелять под любым углом, а у нас наиболее часто используемые в бою курсовые углы закрыты самолетом-буксировщиком, и мишень не уклоняется от атакующего. Мы поднимали этот вопрос еще в сорок пятом, но самолеты-мишени так и не появились.
Хруничев опять недовольно буркнул в ответ, что этим занимаются, но денег выделено недостаточно.
– И кто же этим у нас занимается? – поинтересовался Сталин.
– Бюро Туполева.
– Тогда мы долго еще эту мишень не увидим! – Сталин был не очень доволен «затянувшимися» испытаниями самолета «Ту-4». Специалистом в области авиации министр не был, он был плановиком и «пугалом», но на этом совещании ему и не требовались специальные знания. Он должен был понять только одно: новую машину необходимо делать, несмотря на то, что планом это не предусмотрено. И немцы, несмотря на то, что занимаются реактивными двигателями с 1938 года, тоже до конца не раскрыли их возможности. Плюс, не забываем о психологическом барьере: там, на поршневых, боролись за каждый грамм на произведенную мощность, а здесь требовалось сжечь как можно больше топлива и отбросить продукты сгорания как можно дальше от себя с максимальной скоростью. При этом не расплавить детали и не разрушить двигатель. И, предстояло решить еще одну проблему: подготовить летчиков к таким полетам. Я ведь не случайно поднял вопрос о самолетах-мишенях.
Совещание закончилось под утро, но спать пошли немногие. Василий Сталин меня от себя не отпустил. Мы оба приехали на Центральный аэродром, где меня усадили в один из самолетов транспортной эскадрильи управления ВВС Московского округа, с тремя «летчиками», то есть, птички на погонах у них имелись, но вряд ли они соответствовали роду их занятий. Командировочные выписал порученец Василия Сталина. Мне предстоял полет на Черное море, в Бамбоуру, на аэродром бомбардировочной авиации КЧФ. Полет проходил на высоте 1700 метров, со скоростью 250 километров в час. Длина маршрута составила 1500 километров, так что в воздухе пришлось находиться шесть часов. И это не была штабная машина VIP-класса. Вместо сидений – откидные дюралевые скамейки, отсутствие каких-либо столиков, удобств, самолетные чехлы дали возможность хоть немного поспать. Никаких карамелек «Взлетная», с собой из летной столовой все четверо прихватили что-то на перекус. Бамбоура – ближайший аэродром к Сухуму, куда мне и надо попасть. Ещё более точно: к селу Гвандра, на реке Кодори. А потом подняться вдоль её притока Клыч. Там была дорога, соединяющая Теберду и Черноморское побережье Абхазии. На немецких картах эта дорога существовала. Но потом прошел сель и её не стало. Именно поэтому командование 1329-го горнострелкового полка послало группу альпинистов-разведчиков оседлать перевал и создать видимость того, что перевал усиленно охраняется. Этим командование хотело растянуть силы дивизии «Эдельвейс», отвлечь их от других мест, где немцы могли бы выйти к побережью. Там были сосредоточены основные силы дивизии. Сам я знал более удобную дорогу к этим местам, но я же не знал: где разведчики закопали свои награды и документы. Это знал только Андрей, а он с той стороны на перевал не поднимался. Знал только эту дорогу.