Кавказский Хищник. Хорошая девочка станет плохой

Доктор натягивает латексные перчатки с характерным звуком, а по моей коже и без того пробегает озноб. Ненавижу уколы. Ненавижу боль. Как… Как это все могло со мной произойти…

– Расслабьтесь, Радмила. Придется потерпеть. Это неизбежно.

Шумно втягиваю носом воздух. Пытаюсь собраться, но не получается.

Снова интуитивно нарываюсь на Его взгляд.

И в нем, мать его, гребаное сочувствие. Это как-то неправильно и больно. Не хочу его сочувствия. Вообще хочу, чтобы он ушел отсюда.

Конечно же, не буду я на него заявлять.

Просто хочу, чтобы он испарился из моей жизни, как эфир.

Дергаюсь от того, как игла входит в мясо, протягивая кожу. Больно. Каждое движение – больно. Все больно.

Начинаю порывисто дышать. Опять хочется плакать. Губы дрожат.

Ждем пару минут, как подействует анестезия, а потом – вправление.

Мне кажется, обезболивание вообще не действует. По крайней мере, чувствую совершенно все, чувствительность никуда не пропала…

Когда врач касается моей ноги, я автоматически дергаюсь, отодвигаясь, и снова скулю от боли.

Анзор играет желваками, все это время не отпуская меня из своего зрительного внимания.

А потом вдруг делает несколько решительных шагов ко мне, резко дергая шторку.

Бесцеремонно садится на кушетку, не обращая внимания на врача. Смотрит в глаза и зачем-то кладет руку на мою шею.

– Рада, послушай, станет легче. Просто не думай о боли. Она от противоестественного положения сустава. Его нужно вернуть обратно. Все вернется обратно, слышишь? Все будет хорошо… Просто переживи это. Стань сильнее…

Кусаю губы нервно. Сбивчиво дышу.

Ничего уже не будет обратно…

Я… я…

– Смотри на меня, – гладит по волосам, устанавливая тесный зрительный контакт, – смотри и медленно дыши носом. Глубоко. Вдох-выдох, давай, вдох-выдох, вдох…

С запозданием успеваю поймать в ракурс, как Анзор кивает врачу, и в ту же секунду слышу характерный хруст. Тут же чувствую острую волну боли. Она резко накатывает, но тут же отступает. Нога ноет, но… Это ощущение константно, без вспышек и агонии.

– Тише… – шепчет он, продолжая гладить по волосам, – все позади… Сейчас наложат гипс… Ты большая умница…

Выдыхаю облегченно.

Снова трясутся губы. Теперь уже от слегка отступившего напряжения.

Я сейчас очень слаба и уязвима. И только поэтому разрешаю ему быть рядом. Просто нет сил воевать…

Голова опять как в тумане. Вижу суетящихся над моей ногой людей. Их не меньше трех-четырех человек. Интересно, за всеми такой пристальный уход и контроль у нас при поступлении на скорых? Ну что я хочу. Это ж Москва, столица…

Врач деликатно просит Анзора вернуться на свое место, а меня снова прикрывают шторкой.

Чувствую, как ногу покрывают чем-то холодным, наматывают бинты, снова чем-то мажут. Гипс…

Отрешенно смотрю перед собой.

Снова на него…

Вижу, что волнение не отпускает.

Очкует, что я на него заявлю?

Хотела бы я верить, что да.

Чтобы хоть как-то найти управу на этого негодяя.

Но… Что-то мне подсказывает, что даже если бы я решила идти на рожон до конца, он бы все равно победил…

Когда процедура позади и медсестры дают оказание подождать, пока гипс окончательно застынет, доктор берет со стола какой-то органайзер с бумагами и садится на стул напротив, низко подавшись вперед.