Дипломатический агент

– Ты пока еще не человек. Ты ребенок, ты немного старше Садека, а детям подчас свойственна жестокость. И это хорошо, потому что будущее мальчика – это будущее воина.

– Я не хочу быть воином.

Старик недоверчиво усмехнулся.

– Можно не хотеть ночи, дождя или снега. А вот не хотеть быть воином…

– Я не хочу быть воином, – упрямо повторил Иван.

– Чего же ты хочешь? Может быть, ты хочешь стать Хаямом? Или Ибн Синой?

– Я не знаю, кто это.

Старик покачал головой.

– В этом лучше не признаваться. Так чего же ты хочешь?

– Я хочу много знать и еще больше видеть.

– Надо точно знать, чего хочешь.

Иван смутился:

– Я не знаю точно. Многое…

– Ты не на базаре. Говорить с другом надо просто и честно. «Многое» – это значит совсем мало. Сначала приди к тому, что ты хочешь узнать, а уж потом узнавай.

Иван подумал с минуту. Потом улыбнулся и попросил:

– Мне бы сначала очень хотелось выучить арабскую азбуку. Но Садек не умеет писать.

Старик спросил:

– У тебя есть с собой перо и кагаз[3]?

– Нет.

– Хорошо. Подожди меня. Я тебе покажу основу. Остальное изучай с Садеком. У него острый глаз и хороший ум. Мы его в этот раз не возьмем с собой, слишком труден будет путь.

Вернувшись, он протянул Ивану листок желтой бумаги и тоненькое гусиное перо, тщательно заточенное, со следами красной туши.

– Пиши. Алиф – первая буква нашей азбуки. Она одна и для таджиков, и для персов, и для афганцев. Потому что эта первая буква – арабская буква.

…Иван ушел из кочевья утром. Прощаясь, старик сказал ему:

– Мы умеем помнить то, что следует помнить. Отныне каждый наш караван, который будет идти в Оренбург, станет разбивать кочевье около Орска. Это мы будем делать для тебя. Приходи и учись, узнавай то, что хочешь узнать. И помни: сначала надо смотреть, а потом уже узнавать. Если тебе скажут, что Бухара – город сказок, не верь этому, хотя Бухара действительно город сказок. Сначала убедись в этом, увидав, а потом реши, так это или не так… Ну, прощай! Мы должны идти в Оренбург.

Когда караван тронулся в путь, в сердце у Виткевича что-то оборвалось. Много дней после этого дня он ходил задумчивый, тихий.

…В Орск пришла весна.

Иван вышел из крепостных ворот. Часовые дремали, опершись о стволы ружей. Степь лежала тихая, словно женщина, утомленная лаской любимого. Играючи, пробегали тушканчики, размахивая своими веселыми, ставленными «в ружье» хвостиками с клоунскими помпончиками на кончиках. Свистели сурки – здесь необычно жирные, раскормленные, оттого что хлеба вокруг крепости убирались нерегулярно, а чаще всего и вовсе не убирались.

«И-ю-ю-юф», – просвистел сурок и замолчал, ожидая ответа подруги.

«Фю-ю-ю-и-и», – ответила та и, поперхнувшись смехом, замолчала.

«Весна», – подумал Иван ласково. Он забрался на холм, с которого виднелись подслеповатые огоньки Орска, сел на большой камень, обхватил колени руками.

«Вон за теми холмами, – думал Иван, – лежит пустыня, великая, сильная. Она всемогуща, и никто с ней никогда не справится. Она начинается сразу, наверное. Сразу подминает под себя побеги травы и мягкие корни деревьев. А что за ней? Что за этой пустыней? Что прячут пески? Радость или горе?»