Компас и клинок. Книга 1
Песнь, преследовавшая меня целых шесть лет, свербит внутри. Манит меня к одной конкретной тетради. Я выуживаю ее и берусь листать страницы; от кожаного переплета исходит странное тепло. В записной книжке практически пусто. Но стоит мне подобраться к последней странице, как песнь, которую слышу лишь я, внезапно смолкает. Я смотрю на рисунок, и меня омывает сладостная, опустошающая тишина. Это очередная мамина иллюстрация – восьмиконечная звезда, оплетенная какими-то цифрами. А внизу, струящимся курсивом, значится мое имя: Мира.
Меня всю трясет. Вот что звало меня все это время. Этот самый рисунок. Как будто мама умоляла его разыскать. Но почему, я не знаю. Не знаю, что обозначают эти цифры или почему рисунок так настойчиво меня манил. Я провожу по цифрам пальцами, перебирая воспоминания, которые придали бы им смысл. Может, это даты? И мама каким-то загадочным образом отмечала ход времени? Не отрывая пальцев от выведенных чернилами цифр, я представляю, что же нас объединяет даже столько лет спустя. Словно чернила только подсохли и мама вовсе не погибла.
А забрал ее у нас одной суровой зимой океан. Снег тут не лежит – воздух слишком соленый: на наших берегах выпавший снег просто сразу тает. Но тот самый день стал исключением. Тогда снегопад перерос в настоящий буран и накрыл наш остров словно одеялом, заморозив последние припасы, разодев в сияющую белизну всех и вся. В том числе проходивший мимо корабль, о котором мы заранее знали. Брин развел костры, один за другим, заманивая судно на затаившиеся под волнами острые клыкастые скалы. Мы едва могли хоть что-то разглядеть за первой каменной грядой, но все равно сидели, скорчившись, на пляже, так что волосы и складки плащей обрастали инеем. Когда ночную тьму прорезал свист, отец умолял маму не плыть с остальными. Но в глазах ее наконец разгорелось еле тлевшее пламя. Ее страстно тянуло в море, хотя отец этого никогда бы не понял. В итоге она с остальными из семерки привязалась к канату, а мы с отцом остались на берегу наблюдать.
Вернулись тогда всего трое. Всего трое, и они шептались о призраках. О корабле, которого на самом деле не было, о красных глазах под водой. Гнавшихся за ними. Тогда-то я и узнала, что море иногда бывает кровожадным. И может на нас ополчиться.
Я не могла отдать стихии маму без боя. Вырвавшись из рук отца, я нырнула за ней. Под волнами море было словно бальзам, воды его казались слишком безмятежными. Слишком милосердными для подобного зверства. Я плыла все дальше, прочесывая морское дно. И тут увидела в воде что-то красное. Даже сейчас не уверена, волосы я видела, глаза или кровь. Но точно разглядела алый шлейф, светившийся по краям. И кинулась за ним, крича ее имя.
Минуты сменялись часами, и в итоге я вернулась на берег одна. Отец прижал меня к себе так крепко, что я в тот момент поняла, каково это – любить кого-то удушающе сильно.
Тот день сломил отца, и я не нашла другого способа его исцелить, кроме как пообещать всегда быть рядом. Затоптать тлеющие в груди угольки, разгоравшиеся ярким пламенем всякий раз, когда я заплывала в кромешно-черные морские глубины. Я изо всех сил старалась отпустить желание уплыть отсюда и навсегда остаться жить среди воды. Старалась, в отличие от нее, не разбить ему сердце. Как-то отец рассказал, что запах снега до сих преследует его во сне.