Шпана

– Когда ж ты, блядина, наебешься?! – звук удара, вибрация, отдающаяся в груди.

– Фто… фофто… фофтограировал я… – еще удар, звук бьющегося стекла, вой.

– Падла! Падла гнутая! Блядина дурная!

Впрочем, перепалка быстро сменилась еблей. Как оказалось, слышимость в старой хрущевке была отменной. Даже папка оторвался от холста и с любопытством посмотрел на потолок, где дергалась в эпилептическом припадке пыльная люстра. Конечно, родителям и в голову не пришло, чтобы пойти и высказать соседям, что те охуели в край. Для них это все было в диковинку, да и не привыкли выебываться на новом месте. Мне же попросту было плевать. Я быстро поел картошки-пюре с непременными сосисками и отправился в свою комнату, где, растянувшись на матрасе, лежащем на полу, моментально отключился.

Через неделю мы знали о соседях все, как и они знали все о нас. Слухи по нашему городу расползались быстрее, чем вши по башке бездомного. Утаить что-то представлялось попросту невозможным.

Любвеобильной соседкой сверху оказалась Наталья Анисимова. Неопрятная, рыхлая бабища лет сорока, от которой постоянно несло то скисшим супом, то старыми, нестираными трусами. Жила она вместе с невзрачным мужичком, носившим огромные очки в толстой роговой оправе. Вездесущие бабки-соседки, которыми командовала похожая на пожухлый кактус Розенцвет Татьяна Романовна, без лишних предисловий рассказали все, что знали об Анисимовой. Жизнь у той была и впрямь насыщенной.

Еще с детства маленькая Наташа не отличалась особым умом и сообразительностью. Поэтому в шестнадцать лет залетела от босоты из местной шараги. Ребенка своего она, к слову, утопила, во время купания. Никто не знал, как так получилось. Просто в один из дней за Анисимовой приехал милицейский бобик, а суд через месяц отправил ее на принудительное лечение в дурку. Поговаривали, что отчим Анисимовой постарался, который, опять же, по слухам, порой ее тоже поебывал. Из дурки она вернулась отбитой на всю голову и очень скоро сошлась с Шешуновым – страстным любителем фотографии. Страсть к фотографии могла затмить только обнаженная женская натура, отчего у Шешунова сносило крышу и за чем его, собственно, постоянно ловила Анисимова, устраивая скандалы с битьем посуды и швырянием тщедушного Шешунова в стены.

Под нами жила еще одна занятная семейная пара. Инесса и Петр Распоповы. Инесса – вислозадая, блондинистая блядь, слабая на передок. Петр – заебанный жизнью и пожженный жарким южным солнцем дальнобой, чьим смыслом жизни была перевозка грузов и лупцевание своей блядовитой жены, пойманной на очередной измене.

Их ссоры заканчивались так же, как и ссоры соседей сверху. Сначала следовал скандал с непременными воплями и истерикой Инессы, а завершалось все примирительной еблей. Не любовью. Еблей. Грязной, животной и особенно громкой. Моих родителей скандалы соседей только веселили, а я к исходу первой недели всерьез задумался о том, чтобы дать пизды каждому, кто мешает мне спать. К счастью или нет, но скоро началась школа, да и Распопов укатил в очередной рейс, что хоть немного успокоило расшатанные нервы.