Города гнева

Стена – один из главных символов власти Корпорации, олицетворение безопасности и контроля. Она защищает Улей от внешнего мира, но в то же время отрезает его от него. И если для большинства обитателей острова эта конструкция – гарант стабильности и уверенности в завтрашнем дне, то для живущих на подземных уровнях – это тюрьма.

Глядя, как поблёскивают капли воды на титановом покрытии, я испытываю странное сочетание горечи и восхищения. Система, которую создал мой отец, превосходна в своей логике, но эта безупречность отталкивает. Моя семья правит миром из золотых сот, окруженных стенами. Мы смотрим на океан через стекло, живём в роскоши, купаемся в безопасности, но все ликующие речи о равноправии и порядке – ложь. Этот порядок держится на страхе и страданиях большей части выживших. И не только на других островах, но и здесь – в Улье.

Там, внизу, под уровнем баров, супермаркетов и бутиков, за слоями фальшивого блеска, в подземных секторах жила семья Микаэля Фостера, сына кладовщика и продавщицы. Моего единственного друга, который никогда мне не лгал, не льстил и не лицемерил. Того, кто изменил мой взгляд на многие вещи.

Мы встретились случайно, в тускло освещенном коридоре между техническими помещениями на минус третьем уровне, куда я попал впервые. Это было чем-то вроде «образовательной» программы, организованной президентом. Её официальное название «Ознакомление с базовыми структурами развития Улья». Мне тогда уже стукнуло пятнадцать, и отец решил, что пришло время заняться моим обучением вплотную.

Я спустился вниз в сопровождении охраны и куратора, который монотонным голосом объяснял, как все устроено: вентиляционные узлы, энергообеспечение, водоснабжение и прочее. Меня это мало интересовало, но мое внимание привлекла сцена, развернувшаяся у одной из дверей.

Там стоял подросток. На вид ему было столько же лет, как и мне или чуть меньше. Темноволосый худощавый пацан в оранжевом рабочем комбинезоне держал в руках какие-то бумажки и спорил с мужчиной в униформе. Его тощая фигура казалась нелепой на фоне рядом стоящего крепкого верзилы, но упрямое выражение лица мальчишки говорило о том, что уступать он не намерен.

– Мой отец не станет это подписывать, – резко заявил он.

– Тогда у него будут проблемы, – угрожающе ответил мужчина, делая шаг вперед. – Пусть придет сюда сам и выскажет претензии мне в лицо. Я не собираюсь разговаривать с сопляком.

– Мой отец болен и даже не видел эти бумаги, но я отлично понимаю, что в них написано, – мальчик прижал бланки к груди. – Цифры, что там указаны, – ложь. Мы знаем, куда уходят пайки. И больше не собираемся молчать.

– Знаете, да? – оппонент пацана нагло усмехнулся, обнажая крупные зубы. – Тогда передай своему отцу, что его рабочий контракт стоит пересмотреть. Хилые работники нам не нужны.

Я замер, наблюдая за происходящим. В голосе пацана звучала не столько смелость, сколько отчаяние. И выглядел он измученным и голодным. И почему, черт побери, подросток одет в рабочий комбинезон?

– Кто это? – спросил я у куратора, прервав его скучную лекцию.