Демон скучающий

– Гордеев, я серьёзно.

Никита понял, что девушка и в самом деле не шутит, вздохнул и вернулся в прежнюю позицию.

– О какой помощи ты говоришь?

– Ты уже решил, с чего начнёшь?

– Я разберусь.

– Я спрашиваю не для того, чтобы разузнать, а чтобы посоветовать.

– Ты – мне?

– Да.

Гордеев всё-таки потянулся за третьей сигаретой, но… нашёл в себе силы отказаться от идеи покурить ещё.

Вероника считалась взбалмошной и непредсказуемой девчонкой, но при этом – цепкой и внимательной журналисткой, умеющей докапываться до скрытых смыслов и замечать то, мимо чего проходили все остальные, в том числе – полицейские. Не будь она профессионалом, Гордеев никогда в жизни не стал бы выгораживать её перед коллегами, а приходилось, и не стал бы прислушиваться к её словам, как сейчас.

– Что ты хочешь посоветовать? – спросил он совсем другим тоном.

– Я внимательно перечитала все интервью, которые Абедалониум дал перед выставкой, особенно самое большое, которое вышло у нас. И знаешь, какую картину он особо упомянул, помимо «Демона скучающего»? «Мальчика нет». Его самое большое интервью занимает четыре страницы, а упомянуты всего две работы. Причём, если о «Демоне» Абедалониум не мог не сказать – это его самая известная картина, то вставку о «Мальчике» он явно сделал специально. Ему задали вопрос о частной коллекции, о новых полотнах, но Абедалониум говорит о них вскользь и тут же подробно рассказывает, как работал над «Мальчиком»: что лишился вдохновения, отправился путешествовать по области и был потрясён развалинами одной старой усадьбы. Улавливаешь?

– Интервью я ещё не читал.

– Я знаю, что не собирался.

– Теперь прочитаю, – пообещал Никита.

– Не мучай себя, – махнула рукой Вероника. – Главное я тебе рассказала.

– О какой усадьбе идёт речь?

– Куммолово.

– Никогда не слышал.

– Только не думай, что тебе удалось меня удивить.

– Где находится?

– Поищи в Сети.

– Ладно, поищу. – Никита помолчал. Затем перевёл взгляд на выходящих из здания журналистов и прищурился: – Хочешь сказать, Абедалониум затеял скандал, чтобы сдать нам высокопоставленного педофила?

– Ты полицейский, тебе виднее, – мгновенно отозвалась девушка. – А ещё – чтобы привлечь внимание к выставке. Ты не представляешь, что сегодня творится в «Манеже».

– Была там?

– Если бы не журналистский «вездеход» – до сих пор стояла бы в километре от входа.

– Ну, а так ты в шести километрах.

– В пяти с половиной.

– Боже, какая точность.

– Я ведь журналистка, а не опер. Точность – мой хлеб.

– Ты прикольная. Наверное, поэтому на тебя злятся, но всегда прощают.

– Наверное. – Вероника помолчала, а затем очень серьёзно спросила: – Гордеев, ты его достанешь?

– Эпштейна[3] же достали, – ответил Никита, которому очень хотелось, чтобы и у него получилось.

– Обещаешь?

– Будешь приставать – на Соловки сошлю.

– Я там уже была.

– Не путай туризм с эмиграцией.

– Итак, всё началось с того, что тринадцатого числа, в четверг, в «Манеже» открылась персональная выставка Абедалониума…

– У нас в «Манеже»? – уточнил Вербин.

– В Питере, – ответил Крант. – В Питере тоже есть «Манеж».