Кларк и Дивижн

Готовясь к похоронам, мы с мамой пошли в парикмахерскую. Всего лишь неделю назад мы с ней приводили себя в порядок в лагерном салоне красоты в Манзанаре, чтобы приехать в Чикаго в приличном виде. Но теперь нужно было довести себя до чанто, как выражалась мама, то есть до полного блеска, для церемонии публичного прощания с Розой. Я решила, что мы опробуем ту парикмахерскую, что в отеле “Марк Твен”. И идти туда недалеко, и Харриет нам ее рекомендовала, но настоящей причиной все-таки было то, что, как я знала, и Роза туда ходила.

Мы оставили папу дома, напомнив ему, что доставщик льда уже в пути. Стоило выйти на улицу, как от бетона пахнуло жаром, и нас словно окатило густым бульоном из пота и копоти, а ведь была только середина мая. Прежде я и представить бы не могла, что буду с тоской вспоминать лето в долине Оуэнс, где безжалостно слепящее солнце покрывало темным загаром лица, руки и ноги, если их не защитить. Но, по крайней мере, воздух там было сухой, а не влажный, как здесь.

По сравнению с тем зданием, в котором мы поселились, “Марк Твен”, распластавшийся на углу, как птица в полете, поражал размахом. В нем было этажей пять, не меньше. Был даже вестибюль со стойкой регистрации, за которой дежурили два портье. Один определенно нисей: широкая грудь и копна вьющихся волос. Когда мы проходили мимо, он не улыбнулся и ни одного вопроса не задал, просто уставился так, будто знал, что мы только что из лагеря.

Парикмахерская размещалась в глубине первого этажа. Перед круглыми зеркалами с выдвижными ящичками стояла пара высоких кресел.

– Мы не записаны, – извинилась я перед хозяйкой-нисейкой, с которой как раз расплачивалась хакудзинка-клиентка, одетая в розовую ночнушку и халат, будто только что вышла из спальни.

– Ничего-ничего, не волнуйтесь. Остаток дня я свободна, – отозвалась парикмахерша, которая назвалась Пегги, и с прищуром поглядела на маму. – У вас такие здоровые волосы, и седины нет. Должно быть, много нори едите.

Мама улыбнулась, впервые за долгое время. Она гордилась своими волосами.

– Меня зовут Юри, – сказала она, опуская нашу фамилию. – А это моя дочь, Аки.

– Юри и Аки. Такие имена запомнить легко. Вы ведь недавно в городе?

Мы обе кивнули. Мне очень хотелось расспросить Пегги о Розе, но я знала, что мама не одобрит, если я заговорю о сестре с посторонней.

Пегги не стала допытываться, кто мы и что. Мы сказали, что из Манзанара, и большего ей не понадобилось. Сперва она занялась мамой, умело укрощая вихры, из-за которых порой та делалась похожа на хохлатого попугайчика. Потом, усадив маму под сушку, с пристрастием осмотрела меня.

– Вам, пожалуй, пойдет стрижка покороче. При чикагской влажности за такой прической будет легче ухаживать.

Не знаю, как Пегги догадалась, что уход за собой – как раз моя слабина. Или это видно с первого взгляда? А волосы до плеч были у меня потому, что так носила их Роза.

Мама вынырнула из-под купола сушки.

– Да-да, Аки-тян, подстригись. Это освежит, будет суккури, то, что надо на лето.

Мне было в общем-то все равно.