Тайник абвера
– Может быть, – медленно произнес Шелестов. – Может, и не знаем. Но что может быть целью? Из всех направлений кратчайшее – как раз южнее Псковского озера, к самому Пскову. Не то время и не та обстановка, чтобы окружной дорогой петлять к цели. Сейчас главное – быстро и незаметно, кратчайшим путем пробиться к ней. Неужели Псков? Почему? И все зафиксированные случаи, если отбросить лирику, весьма похожи на попытку остаться в нашем тылу. Упорные, надо сказать, попытки. Под названием «любой ценой»! Не находите?
А Буторин в это время лежал продрогший в кустарнике на холме и смотрел вниз, на поле боя. Вчера вечером здесь творился ад: рвались снаряды, танки гусеницами месили землю, рвали проволочные заграждения и человеческие тела. На поле перед немецкими позициями, да и на них тоже, не осталось ни одного целого деревца. Пулями и осколками были сбиты и расщеплены практически все. Еще во время боя и сразу после него по полю прошли санитары, собирая раненых. А потом, пока не стемнело, «похоронщики» увезли тела убитых.
Буторин иногда очень не любил спорить. Нет, он прекрасно умел доказывать свою правоту, рассуждать очень аргументированно, но часто он просто чувствовал на уровне интуиции, что прав. И тогда не хотелось придумывать доводы, а хотелось просто проверить свою правоту и доказать ее поступком и результатами. И сейчас ему очень не хотелось спорить и доказывать. Он должен был сделать то, что задумал, веря, что не ошибается. И самым тяжелым была за эту ночь не попытка согреться, лежа на осенней земле, а не уснуть. Буторин понимал, что нельзя пытаться согреться, это только нагонит сонливости. А он должен наблюдать, должен оставаться чутким, как хищный зверь на ночной охоте.
И он не ошибся. Около пяти утра темная тень скользнула ниже него на земле и исчезла. Нет, не показалось, в том Буторин был уверен. Он ждал, замерев, стараясь даже дышать через раз. И темный силуэт появился снова, уже метрах в пятидесяти от него. Это был человек, он осторожно пробирался через кустарник правее бугорка, на котором лежал разведчик. Буторин еще с вечера хорошо изучил пространство перед собой. И сейчас даже в темноте понял, откуда появился незнакомец. Единственным хорошим укрытием был сгоревший несколько дней назад немецкий танк, сползший одним боком в большую воронку от авиабомбы. Там, между гусеницами, зарывшимися в рыхлую землю, он и прятался.
Двигаться совсем бесшумно незнакомец не умел. В каждом его движении, в том, как он через каждую минуту замирал, чувствовался страх и даже небольшая паника. Но двигаться бесшумно умел Буторин, и он через пятнадцать минут оказался точно на пути этого человека, за остатком кирпичной стены разрушенной трансформаторной подстанции. От строения только этот кусок стены и уцелел, и Буторин стоял за ним в полный рост, прислушиваясь к движению в темноте.
Он успел немного разглядеть незнакомца, пока тот приближался. Этот человек был одет в немецкую форму, но без шинели. На нем было старое пальто, которое он, видимо, давно припас. Мудро! Буторин оценил предусмотрительность этого человека. В тылу Красной Армии в немецкой форме его могли запросто застрелить без лишних разговоров. За три года войны появился такой условный рефлекс у советских солдат, переполненных ненавистью к врагу: нажимать на спусковой крючок при виде немецкой формы, при звуке немецкой речи. Каждый через свое сердце, через свою душу пропустил все то горе, которое принес немецкий солдат на нашу землю, что иного не стоило и ожидать. Что посеешь, то и пожнешь! Фашизм своими злодеяниями посеял в душах советских людей лютую ненависть к себе.