Тайник абвера
Но до этого не дошло. В ходы сообщения полетели гранаты, автоматные очереди уже не слепили – рассвело.
Мелькнуло лицо комбата, послышался короткий приказ, и слева фланговым ударом одна из рот ворвалась на вторую линию. Здесь оказалось проще, наверное, большая часть снарядов обрушилась именно сюда, потому что сопротивляться здесь было практически некому. Окопы обсыпались, от блиндажей осталась лишь непонятная груда земли и торчащие бревна перекрытия. Изуродованное оружие, изувеченные тела, из-под груды земли торчат конечности, обрывки шинелей, каски. Все в крови, все облеплено землей по свежей крови. Месиво!
– У кого гранаты есть? – гаркнул широкоплечий сержант. – Мать его, лупит не останавливаясь!
Сосновский посмотрел в сторону блиндажа, откуда отстреливался немецкий пулеметчик.
– Подожди, я его возьму! – крикнул на ухо сержанту Сосновский и, подоткнув полы шинели под ремень, ринулся было к огневой точке.
– Да на хрен он сдался, – рявкнул сержант и, обернувшись, прикусил язык, увидев офицера. Улыбнулся по-простецки и пояснил: – Время теряем, товарищ майор. С каждым валандаться – никакого наступления не получится.
Поспорить не удалось. Подбежавший боец перекатился по крыше блиндажа, быстро подполз к входу и швырнул внутрь противотанковую гранату. Сержант снова выматерился и, обхватив голову руками, присел в боковой ход траншеи. Сосновский бросился за ним и упал, растянувшись на земле. Грохнуло так, что земля подскочила, а в воздухе резко запахло сгоревшей взрывчаткой. Отряхиваясь и кашляя, Сосновский посмотрел на блиндаж. Да, граната в замкнутом пространстве – страшное дело. Даже накат блиндажа в три ряда крепких бревен покосился и просел. Что там внутри осталось от немецкого пулеметчика, Сосновский примерно представлял – фрица буквально размазало по стенам.
– Сюда, Миша, сюда!
Сосновский вскочил на ноги и увидел Когана, который тащил за воротник испуганного немца. Подбежав к другу, Сосновский помог свалить пленного в траншею. Непонятно почему, но Михаил сразу узнал в раненом русского, хотя одет тот был в немецкую форму. Пуля угодила ему в грудь, и Коган, расстегнув куртку, пытался наложить тампон на рану. Из уголка рта пленного толчками вытекала струйка крови, и это был плохой признак.
– Ты кто? Назовись! – стащив с головы раненого немецкую каску, потребовал Сосновский. – Отвечай, и мы тебя к санитарам дотащим, спасем!
– Русский… – прохрипел солдат, – конец мне.
– Не дури, спасем! – уверенно заявил Сосновский, хотя и видел, как мутнеет взгляд пленного. – Как зовут, из какого подразделения? Говори скорее!
– Рогов я… абвергруппа… все на хорошую жизнь надеялся… жить хотелось…
– Терпи, Рогов, вытащим!
– Все, кончился… – Коган откинулся на стену окопа и с шумом выдохнул. Руки его были в крови. Сосновский смотрел на лицо пленного и понимал, что остатки жизни вытекли из него с остатками крови. Все, бесполезно. Но хоть узнали, что «Абвергруппа» оборонялась на этом участке. Коган остатками бинта стирал кровь с рук.
Сосновский поднялся и осмотрелся по сторонам. Кругом дымилась земля и – только бездыханные тела. Никто не ведет пленных, стрельба слышна где-то дальше. Значит, надо догонять пехоту, пока они всех не перебили.