Коза торопится в лес
Обвела всех растерзанным взглядом, да так и застыла, чтобы ненароком не выронить накатившую слезу. Чувствую, что пятнами пошла, подбородок трясется, а сказать ничего не могу. Ком к горлу подступил. И мысли путаются. Воздуха мне не хватает от такой подлости взрослых. Однако ж пауза неловко затянулась. Ждут от меня реакции. Выпалила первое попавшееся. И следом, как у клоуна, слезы брызнули из воспаленных глаз:
– Что, приезжал? Приезжал, спрашиваю?! Почему ничего Ему не сказали? Почему не предупредили, чтоб подождал?
– Откуда ж я знаю, душа моя, где ты собак вздумала гонять? – находится быстро Люся. – Битый час тебя дожидаемся. А отцу ждать нельзя – в командировку отправили.
– Брехушка! – смеется дядя Гера, спокойно за всеми доедая из каждой тарелки.
– Молчи, ешь, гадюка, пока дают! – цыкает на него мать.
Да, Люся – кошка с калеными нервами, она не печалится и не задумывается, а только затыкает и урезонивает.
– Да, врете вы все! – соглашаюсь я с дядей Герой. – Если б сказали Ему, Он бы подождал.
Но Люся продолжает коварствовать:
– Да мы кричали тебя! Только ты укатила!
– К вашей нечаянной радости, – добавляю. – Адрес и телефон папы! А не скажете – все равно найду и сама про себя все скажу. А к вам больше ни ногой! Работать тут у вас задарма поденщицей.
Люська аж подпрыгнула от возмущения:
– Тоже мне. – И всплеснула руками. – Один раз попросила! Бабушкам помогать надо.
Ей только повод дай – сразу вильнет в сторону. Не на ту напала! Я, насупившись, стала угрожающе надвигаться на нее. Откуда во мне это взялось! С Альбиной, видать, пообщалась. Сроду за мной не водилось такого. Чувствую, что надо попридержать коней, а не могу остановиться. Мне надо, чтобы разгорелся скандал, в криках и обидах которого почернеет вечер и стихнет моя собственная боль от предательства.
Люська не на шутку перепугалась, а путь к ней преградил Малой. Он взял меня за дергающиеся плечи как-то по-особенному, отстранил и очень доверительно внушил, чеканя каждое слово:
– Про командировку – правда. Ему срочно уехать надо было. А про тебя мы обязательно скажем, как только Он приедет. Я сам лично скажу.
Слова возымели действие, попали в самое сердце. Не доверять ему причины нет. К тому же впервые его вижу. И он меня. Тем более не обязан так ласково утешать. Как бальзам на душу даже не слова, а сам голос. Никто так со мной не говорил. Я потупила взор и отступила назад. Но потом вдруг от нахлынувших разом чувств, от их калейдоскопа, разрыдалась еще громче и, будто ужаленная под хвост, не в силах выносить себя, бросилась наружу.
– Держите ее! – заголосила Люська, видимо, испугавшись, что я ей в отместку «вещи хорошие разорву и морковку с грядок посдергиваю».
Нет, ничего такого я ей не сделала: технику не ломала, собаку не травила, обои не сдирала. Я побежала топиться в речку. Но вода холодная (в романе напишу «студеная», когда фрейлина в очередной раз станет сводить счеты с жизнью). Потому я тупо на эту воду гляжу. И в благодатной тиши медленно отхожу от гнева. Бесцельно созерцаю воду. Это облегчает глухое отупение, как если бы этой водой я освежала лоб, виски и веки.