Тамара Че Гевара

– Какой класс? Пропуск? Сменка? Ну и иди домой за сменкой! – Впрочем, эти претензии касались лишь малых и слабых. Кто старше и больше – проходили сквозь кордон беспрепятственно.

Вдруг я сообразила, что меня сейчас неминуемо примут за школьницу, наорут и заставят переобуться. К счастью, в этот самый миг я увидела Хомякову, которая что-то внушала рослому парню из стана атакующих. Я прислушалась.

Речь шла о причёсках.

– Чтобы я больше не видела! Постригись! Ты на кого похож? На кого ты похож?

Парень угрюмо склонил голову, и его свисающие пряди скрывали лицо, на котором, я уверена, можно было бы прочесть что-то вроде: «Да хоть бы она уже отвязалась». И тут я поняла, на кого он похож. Его причёска один в один копировала хомяковскую. Поражённая этим открытием, я готова была расхохотаться, как вдруг Хомякова заметила меня и гаркнула так, что весь смех пропал:

– А ты почему никого не ловишь? Все без сменки!

Мне почему-то вспомнилась цитата из Толстого: «Про…али волка-то?!» и я машинально (когда же это во мне прекратится?) развернулась на сто восемьдесят и, как науськанная собака, кинулась хватать дичь.

– Где сменка? – налетела я на первого попавшегося малыша.

Кроха раскрыл рот, набрал воздуха и добросовестно залопотал что-то в свою защиту, однако его силёнок явно не хватало, чтобы перекричать царящий гам. Он терпеливо и беззвучно шевелил губами, а я всё ниже и ниже наклонялась к нему, пока не сложилась пополам. Ухом к его губам, а носом к собственным сапогам.

И тут меня озарило.

Да что ж я за тварь-то такая? Требую с ребёнка сменку, а сама хожу по школе в уличных сапожищах. Сегодня, слава богу, в сухих. Я выпрямилась, смахнула внезапно навернувшуюся слезу, протянула руку моему малышу и повела его через кордон. Под мою ответственность. Суровые дежурные молча расступились, напуганные моей решимостью. Сегодня они не дождались добычи, и ранец с ножками уверенно потопал к турникетам. Дальше сам. Поди, знает, как. В крайнем случае пройдёт пешком под планкой.

– Кто без формы – направляй ко мне! – услышала я обращённые ко мне слова Хомяковой, но даже не оглянулась. Я уже приметила новую душу, которую надо было спасать. Девочку. Сэкономлю время и не стану её ни о чём расспрашивать, потому что здесь ещё так много несчастных, которым нужна моя защита.

Думаю, я ясно уловила принцип утреннего дежурства и взяла на себя единственную роль, которую мне позволила совесть. Подобно Ирене Сендлеровой, рискуя быть разоблачённой, я брала на себя заботу о судьбах незнакомых мне детей и тихо переправляла их на безопасную сторону. Я вела их через границу, отстреливаясь глазами от хищных старшеклассников, которые чуть ли не облизывались в азарте на уличную обувь, забытые пропуски и неснятые шапки.

Час пик прошёл, и стало потише. Я сделала всё, что могла, переправив за рубеж несколько десятков школьников, но не почувствовала себя по-настоящему удовлетворённой. Понятное дело, ведь всё это время я боролась лишь с симптомами зла, но не с его причиной. Уйду, и маразм снова восторжествует, а такой итог меня не устроит.