Кавказский Хищник. Хорошая девочка станет плохой
От возмущения у меня даже язык набухает и не слушается, я буквально захлебываюсь в своем гневе.
Остервенело бью его по плечам, а он только ржать начинает над моей беспомощностью, как только мы заходим в лифт.
И, скотина, шлепает меня своей огромной ручищей по заднице!
Обрушиваю на него еще одну порцию ругательств.
Двери пищат и раскрываются на каком-то этаже. Господи, утро же! Студенты шныряют вверх и вниз пачками!
– Салам, брат, – слышу через тушу гиганта, совершенно не видя ничего, кроме низа лифта. Мои волосы безвольно свисают тряпкой, закрывая остатки обозрения, – украл?
– Украл.
Раздается коллективный гогот. Всем очень весело. Кроме меня. Унижения продолжаются…
– Счастья молодым! – раздается нам вдогонку от попутчиков, стоит лифту остановиться на первом этаже.
Анзор быстрой и решительной походкой несет меня к выходу.
– Анзор Магомедович, что ж Вы… Радмилушке хуже стало? Вы ее на лечение?
– На лечение, на лечение, Любовь Ивановна, – воркует с каргой-вахтершей Анзор, – физиологические процедуры делать будем.
Я снова со всей силы бью его по спине за эту идиотскую двусмысленность и иронию в тоне. Специально целюсь ребром руки в позвоночник. Чтоб хоть что-то почувствовал этот толстокожий.
Он, конечно же, как самый настоящий джентльмен отвечает мне очередным увесистым шлепком по попе.
– Ой, козлина! Мне вообще-то больно! Укол твоя медсестра из эскорт-агентства сделала плохо!
Ржет в голос.
– Почему из эскорт-агентства, Рада? Хотя это ладно, может, ты и права… Ты мне лучше за другое ответь: почему жизнь тебя ничему не учит? Ты че такая дерзкая, а? За словами следи! А то физиологические процедуры будут включать и лечение рта…
Сжимаю челюсть, подавляя сто тысяч ругательств, которые сейчас рвутся наружу фонтаном.
Он опять предельно аккуратно сажает меня в свой внедорожник. На этот раз кресло уже настроено под меня. Как осмотрительно…
Сам остается снаружи, хлопает дверью, нажимает блокировку замка, а сам смывается! Просто замечательно! Я еще теперь и в его тачиле заперта!
Обратно возвращается спустя минут пять-десять с большим пакетом. Закидывает его в багажник и усаживается рядом.
– Раз ты сама не захотела поучаствовать в сборе вещей, собрал то, что подвернулось под руку.
– То есть это заранее спланированное похищение, – мои руки сложены на груди перед собой в защитной позе, – теперь-то я точно на тебя заявлю, не сомневайся… Как только снова обрету мобильность, я тебя сдам полиции!
Он садится рядом. Смотрит. Скользит от глаз к губам, снова возвращается к глазам. Улыбается вдруг очень открыто и как-то по-доброму.
Раздражает. Как же он меня раздражает!
– Не захочешь заявлять… – говорит низко и сипло.
– Еще как захочу… – вскидываю подбородок, пусть мой голос несколько и теряет уверенность. Потому что вот эта его уверенность, вытеснившая агрессию, еще больше дезориентирует…
– Спорим? Давай так, захочешь меня сдать после того, как гипс снимут – сам тебя в участок привезу, и руки для наручников протяну, Рада… Слово мужчины. А не захочешь, то…
Молчит, сглатывает, отворачивается к рулю.