Плохиш. Ставка на любовь

– Я – не ты! – чеканю я. – Это ты инфантильный и безответственный, а я к учебе отношусь как к работе, как к своему будущему, ясно тебе?

Красивое лицо Бессонова презрительно кривится.

– Вот смотрю я на тебя, Блошка, и думаю…

– Думаешь? – язвительно перебиваю я. – А разве вам тренер не запрещает думать?!

– Думаю, с чего вдруг такое самомнение на ровном месте? – продолжает он, не отвечая на мою провокацию.

– А у тебя?

– Ты не путай, – холодно улыбается Бессонов. – Я знаю, в чем я лучший. И так думаю не только я. А ты? Учишься на пятерки в какой-то занюханной школе провинциального городка, носишься со своей должностью старосты, требуешь, чтобы тебя все в задницу за это целовали – и это типа твои достижения? Ты поэтому и цепляешься так ко мне? Бесит, что кто-то тебя, такую королеву, в чем-то превосходит!

Я просто дар речи теряю от его наглости.

Он вообще слышит, какую чушь он несет?! Я цепляюсь?! Это он мне прохода не дает! А еще смеет обвинять меня в зависти к нему. Да было бы чему завидовать!

– В чем ты меня превосходишь? – яростно спрашиваю я и воинственно вскидываю подбородок, чтобы заглянуть прямо в эти бесстыжие темные глаза. – В том, что можешь мячиком в ворота попасть? Так этим только дети в детском садике хвастаются. Без своего футбола ты ноль без палочки. Тебе учителя даже по самым простым предметам оценки рисуют, потому что сам ты ничего решить не в состоянии.

– Мне кажется, Блошка, или ты меня сейчас назвала тупым? – опасно прищуривается он и делает шаг ко мне.

На его лице уже нет никакой насмешки, а выражение темных глаз злое и серьезное, как сегодня, когда я сказала, что его футбол – идиотская игра.

Кажется, у меня получилось задеть самого Беса. Вот только вместо радости я ощущаю страх, а по позвоночнику прокатывается какое-то неминуемое предчувствие опасности, как когда ночью идешь одна по безлюдной улице.

Я машинально отступаю, сглатываю враз пересохшим горлом и, собрав последние остатки смелости, выговариваю:

– Знаешь, удары по голове бесследно не проходят, а теперь подумай, сколько раз тебе по голове мячом прилетало. Даже если там и были какие-то мозги, они…

Я не успеваю договорить, потому что Бессонов резко делает шаг и прижимает меня к стене рядом с доской.

– Отойди! – я пытаюсь его ударить, но он легко перехватывает мои руки и стискивает запястья. Его сила и напор пугают.

– Отпусти! – вскрикиваю я. – Ты тупой придурок! Пустое место!

Бессонов молча смотрит на меня. И выражение его лица не сулит мне ничего хорошего.

Я чувствую, как сердце заходится предательским стуком. Мне страшно.

Он сильнее меня, и, кажется, я его разозлила. Хотя губы Бессонова сложены в привычную ухмылку, его черные глаза сейчас пылают от ярости.

– Какая же ты до мерзости правильная, Блошка, – с обманчивой мягкостью тянет он. – Настолько хорошая, что аж тошнит. Так и хочется тебя испортить.

И вдруг впечатывается в меня жарким унизительным поцелуем.

Меня еще ни разу в жизни не целовали. Конечно, я думала о своем первом поцелуе, о том, каким он будет и с кем, но даже в страшном сне мне не могло присниться, что это произойдет с человеком, от которого меня буквально трясет. С человеком, который обругал во мне все, что можно: начиная от фигуры и заканчивая характером.