Мрачный Взвод. Моровое поветрие

– Скотом отца родного назвал? И не стыдно тебе?

– Ни капли.

– Молод ты, горяч, веришь еще, что любовь – чувство вечное, но не так это, сын, – с печалью в голосе сказала матушка. – Вокруг красавицы будут только множиться, а жена твоя увядать станет с каждым прожитым годом. А коль родит, и того быстрее. Проходит любовь, Станислав, век ее короток.

– Не за лицо красивое жену любить надо! Красавиц полно, выйди на улицу, погляди! В Яриловом граде девицы одна другой краше, но разве повод это доверие предавать? Что ж мы, животные, чтобы ложиться с каждой?

Поднявшись, матушка приблизилась к Станиславу, обхватила его лицо ладонями и тихо сказала:

– Таких красивых сердец, как твое, никогда я не видела. Сбереги это пламя, сынок, не трать его на пустые склоки. Что сделано, то сделано. Да, предал меня Доброгнев, но обида долгая душу уродует. Прощаю я его, искренне, и ты прости.

– Не стану, – буркнул Станислав.

– Тогда хотя бы на меня не гневись.

– Люблю я тебя, матушка, и болит у меня в груди, когда вижу, как ты этому…

– Станислав, – мягко перебила она.

– …как ты Доброгневу все с рук спускаешь.

– Околдовала его девица, сам ведь видел, темным путем она шла. – Матушка обняла Станислава, положила голову ему на грудь. – Не может человек сопротивляться заговорам и силе неведомой, вот и попался твой батюшка на крючок.

Спорить можно было бесконечно – не слышала его матушка, отказывалась внимать доводам разума. Либо и впрямь так Доброгнева любила, либо смирилась со своей судьбой и решила просто ей не противиться.

– Праздник будет, – сказал Станислав, – в честь нового царя.

– Людям не помешает от горестей отвлечься, что правда, то правда, – откликнулась матушка.

– Правильно ли это? Пока народ от хвори страдает, мы им плясать предлагаем.

– Всегда были хвори, всегда были смерти, так что ж теперь жизнь на потом отложить? Пусть поедят вволю, пусть попляшут да меду выпьют. Думаю, Елисей на угощения не поскупится.

Станислав пожал плечами: его-то дело маленькое – выйти из палат и сестру оберегать, а все остальное отныне новый царь решать будет.

– Видал, как Елисей на Ведану смотрит? – вдруг спросила матушка.

– Видал.

– Как думаешь, дрогнет сердце твоей сестры?

– Может, и дрогнет. Елисей собой хорош, юн и добр, да только Ведана больше внимания слепому мальчишке уделила, чем ему.

– Сердобольная она, – вздохнула матушка. – Ты присмотри за ней, хорошо?

– Хорошо. А вы когда в путь отправитесь?

– После праздника. Не хочет твой отец задерживаться в Яриловом граде и царю глаза мозолить.

Станислав спорить не стал, распрощался с матушкой, прошел по гулким переходам и выбрался на улицу. Солнце светило, но он этого не видел – его самого словно окутала пелена. Пахло кострами, суетились слуги – готовились к празднику. Весь двор у царских палат заставили столами, из погребов выкатывали бочки.

Выйдя из царской крепости, Станислав спустился в город. Люди по привычке кланялись ему, а он кивал в ответ, пытался улыбаться. Все потеряла его семья: и уважение, и положение – благодаря Доброгневу и его страсти к проклятой Чеславе.