Прорвёмся, опера! Книга 3
Учитывая, что в нас Прохоров собирался стрелять без лишних прелюдий, я не поверил, что ему так уж противны были убийства. Скорее всего, он испугался не мокрух, а самого Ганса, который был скор на расправу и вполне мог отправить жулика вслед за Дюхой.
И дальше начиналось интересное.
– Кадет ко мне пришёл недавно, – жулик в советской милицейской форме уже, кажется, устал говорить, но продолжал. – Говорит, снова с хатами хочет связываться, контакты, говорит, надыбал надёжные. А я спрашиваю, что с Гансом? А тот показывает, что типа хана ему, – он провёл перевязанной рукой поперёк горла. – И, говорит, намётки есть на дальнейшую работу, но сначала надо будет хвосты зачистить. Говорит, сообщник есть, мент, которого прижали, надо его спасать.
– И что дальше? – спросил я.
Я старался не показывать, что эта часть информации особо ценна – пусть излагает, а там посмотрим.
– Поехали с ним на квартиру уже тем вечером, – продолжал Прохоров. – Там кошка ещё была, её Кадет пнул…
– Гад твой Кадет, – с чувством сказал Василий Иванович. – Пну ему, как достану…
– Ну это, – жулик растерялся, – короче, там менты были.
– Какие? – строго спросил дядя Витя. – Говори, едрить тебя за ногу.
– Один мент, я не помню точно, Кузьмичёв или Кузькин…
– Кузьмин? – вставил я. – Борис Кузьмин?
– Да-да, он. Второй – следак прокурорский, не помню, как фамилия, – он наморщил лоб.
– Рудаков? – напирал дядя Витя.
– Да не помню, не знал я его! Я же не мокрушник и не насильник, чтобы следаков прокурорских знать. По их статьям не проходил, бог миловал. Ну и короче, у следака паника, чуть ли не истерика, Кузькин… Кузьмин то есть, его по щекам хлещет, говорит: сам вляпался, дурак, но они всё разрулят.
– Кто именно? – спросил я. – Кто именно должен всё разрулить?
– Не знаю. Звонили они куда-то постоянно, всё спрашивали, на пейджер сообщения диктовали, им кто-то звонил. Потом пришёл мужик толстый, со стволом, давай на следака давить, что всё знает и о Гансе, и о материалах отказных, и про мента тоже, и, типа, всех прижучим. Тот ему сам давай угрожать, стулом гремел, то сядет, то опять ходит. А Кузьмичёв нам… Кузьмин то есть, он говорил, это ещё раньше, кресло на середину комнаты вытащить. Вот мы на кухне ждали, Кузьмин в туалете, потом прошёл в прихожку – и хрясь этого мужика в затылок с коридора! Бах! И…
Он крикнул это слишком громко, и Сан Саныч зарычал. Прохоров вздрогнул.
– Короче, выхожу, трупешник в кресле лежит, и всё в кровище! Кадет спрашивает, мол, тащить его наружу? И меня ещё пихает в плечо, чтобы я труп на себе волок. А Кузьме мобила позвонила, он взял…
Мобилы у Кузьмина при себе не было, только пейджер, но дальше речь шла про это.
– Короче, он мобилу сунул Кадету, велел нам этого следака, который в хате жил, увезти и на дачке спрятать, а нам сказал, что если расскажем кому об этом, сам закопает нас. И остался на хате, ждал кого-то. А мы увезли следака на дачу, уехали сами. Потом Кадет говорит, скоро дело будет, готовься мол, форму постирай-погладь. Потом у него брата в больницу, говорит, увезли, ногу гвоздём пропорол, каждый день туда ездил, я его на машине возил. Ну и это, один раз Кадет злой оттуда вернулся, говорит, будем скоро хату отрабатывать, как раньше. Вот я и достал старую форму из шкафа…