Даже если ты меня ненавидишь
– Да, мама. Да! – топаю ногой. – Истерика! Потому что я так больше не могу! Я чувствую себя в тюрьме, где за каждый неосторожный шаг на тебе затягивают строгий ошейник или пускают ток по прутьям твоей клетки!
– Не повышай на меня голос, Амалия. – Мать хватает за ухо моего плюшевого медведя и пытается выдернуть его из моих рук, а я на эмоциях дергаю его обратно на себя. Выходит слишком резко, розовое ушко надрывается по шву, а мама заваливается на меня. Отталкивается ладонями. Ее красивое ухоженное лицо искажается, в глазах происходит что-то нечитаемое, и мою щеку обжигает сильная пощечина. Голова дергается, на секунду в ушах появляется звон, и даже слезы срываются с ресниц с задержкой, словно и у них случился шок.
– Ами… – Она трет тонкими пальцами ладонь, которой меня ударила.
Впервые в жизни! Это так ужасно. Так унизительно и очень-очень больно.
У меня дрожат губы, горят внутренности от несправедливости и сильной обиды. Мне кажется, прямо сейчас я взорвусь и разлечусь по комнате, оседая на стенах и дорогой мебели.
– Амалия, я… – снова пытается говорить мама.
А я разворачиваюсь и выбегаю из комнаты.
– Ами, стой! – кричит она мне вслед.
Нет, нет, нет! Не могу, не хочу стоять! Не хочу здесь находиться! Где угодно, только не здесь! И под ее крики я несусь по ступенькам на первый этаж. Ничего не видя перед собой, только слыша фоном бряканье несчастного пианино, бегу прямо к двери.
– Амалия, остановись! – все еще кричит мама, стараясь успеть за мной на своих каблуках. Я слышу их стук за спиной, и это придает мне сил.
Оказавшись на улице и все еще прижимая к себе свои испорченные драгоценности, несусь к воротам. Хватаюсь за ручку двери, ведущей за территорию нашего дома. Она мокрая от недавно прекратившегося дождя и кажется очень-очень холодной.
Выскакиваю на тротуар, следом на дорогу. Наступаю в лужу. Брызги от моих ботинок летят во все стороны, наверняка пачкая джинсы и даже плащ, который я так и не успела снять.
У дома Калинина стоит большая машина. Из нее что-то выгружают. Желая быстро спрятаться, я несусь мимо грузчиков и со всей силы врезаюсь в глыбу с самыми сильными в мире руками.
– Забери меня, – умоляю татуированного Дракона, все еще ничего не видя перед собой. Я его чувствую. Тепло, запах, мощное сердце, бьющееся за грудными мышцами. – З-забери м-меня, – повторяю, стуча зубами, – пожалуйста…
Глава 16
Данте
Тело реагирует быстрее головы. Обеими руками обняв дрожащего Огонька, поднимаю ее над землей и уношу за угол, закрывая собой и жалея, что у меня нет крыльев, которыми можно было бы ее укрыть. Она рыдает в голос, уткнувшись мне в грудь лицом. Челюсти сводит от злости. Нам под ноги прямо в слякоть падает порванная тетрадка и розовый медведь с надорванным ухом. Что делают эти изверги с хрупкой девочкой?
У нее и правда нет никакой брони. У меня ощущение, что она голая, и я нахожу позу, в которой получается еще хотя бы немного прикрыть Огонька собой.
Ами же не знает меня. Я чужой. Свидания через стекло и мелкие подарки не считаются. Я могу оказаться чудовищем. Черт! Да я и есть самое настоящее чудовище, но Огонек доверяет мне свои слезы. Что? Что, мать его, надо было с ней сделать, чтобы она к левому мужику за помощью побежала?!