Громов: Хозяин теней – 2
– То есть, ты хочешь сказать…
– Позвали его. Я этот камушек под кроватью мальчишкиной нашёл. Кто-то кинул его. И окошко приоткрыл. И иконку сдвинул… не снял, а сдвинул. Может, даже проклятой водой и дорожку прочертил, батюшка ж наш крепок в вере… только, Евдокия Путятична… вы это… не говорите никому.
– Почему?
– А потому что скверну из камушка вытянули. И с окошком не докажешь. Но ежели так, то выйдет, что у вас тут чуть ли не смертоубийство затевается.
Разумно.
Очень даже.
– А сами ведаете, сколь многим вы не по нраву. И случая ведь не упустят подвинуть. Тот же Антошка спит и видит, как бы в креслице сесть. Одно дело, когда несчастный случай по служебному недосмотру… я уж тут покаюсь. Вы мне штрафу там или взыскания какого возложите, как оно положено… и на том всё притихнет.
Лежу.
Дышу. Впитываю силу, которая уходит куда-то внутрь. И чувствую слабое Савкино возмущение. А с чего возмущаться-то? Не я эту тварь привёл. А без меня хрен бы Савка справился.
Сожрала бы.
От этой мысли его трясёт. И тряска передаётся телу.
– Фёдор, тебя ведь и уволить могут… за окно… лучше будет сказать правду, что ты закрыл, но кто-то… возможно из шалости или по глупости… или бежать хотел.
– Ночью?
– Утром. Вечером… или вовсе отлучался, главное, что не ты открывал. Ясно?
– Да, княгинюшка.
– Не надо, не называй меня так, – а теперь в голосе слышится усталость. – К сожалению, про крухаря придётся сказать. Слишком многие тварь видели. И молчать не станут.
– Да чего они там поймут.
– Чего бы ни поняли, но до полиции точно дойдёт… в лучшем случае, до полиции.
Руку убрали.
– Разбирательство?
– И оно тоже. Поэтому сейчас мы сами обратимся с заявлением и потребуем, чтобы прислали кого из Синодников.
Федор матюкнулся.
– Может…
– Нет, – Евдокия Путятична и дослушивать не стала. – Да и… если тварь сюда притащили, как ты говоришь, то кто знает, не повториться ли. И с мальчиком надо что-то решать.
– Они ж тут всё… облазают.
– Не без того.
Вздох.
– Тогда… надобно будет коробочки те, из подвалу… убрать… вот, ежели позволите, я и займусь.
– Фёдор?
– И дружкам вашим скажите, чтоб забыли дорожку-то, коль не желают вас под монастырь… или в монастырь.
Это как?
– А лучше бы вам, княгинюшка, – голос Фёдора обрёл силу и уверенность, и заговорил он быстро, словно опасаясь, что уверенности этой надолго не хватит. – Бросить дурное это дело, пока беды не случилось. Оно же ж опасно… оно же ж вон как… и другим разом батюшки вашего власти не хватит, чтоб беду отвести. Да и его б пожалели.
– Жалею, Фёдор. Жалею. Но… кто-то ведь должен.
– Вы?
– Отчего нет. Да и не беспокойся. Я не делаю ничего такого…
Фёдор сопит, явно не согласный.
– Порой мне кажется, что я не делаю вовсе ничего… что все эти листовки и воззвания… это пустое, ничтожное… и что надобно иным путём идти.
– Бонбы кидать?
– Нет. Террор – это… это отвратительно, – сказала Евдокия Путятична и я с ней согласился. – А ещё совершенно бессмысленно. Террор лишь озлобляет власти и мешает диалогу. Он противен самой идее гуманизма и…
– Что тут происходит? – раздался незнакомый голос и Евдокия Путятична осеклась. И руку убрала. Жаль. Сила её изрядно согрела. Вон, и оцепенение у Савки почти прошло-то.