Любовь огненного дракона

– Мой путь скрыт от моих глаз, – загадочно проговорил старейшина, – тьма и угроза ширятся в сознании. Но надежда зажглась в виде вернувшейся странницы. Она, надеюсь, сможет рассказать нам, что происходит. Этому оберегу больше незачем прятаться под храмом. Он предназначен для Миран и будет ей передан.

Лао понимающе кивнул:

– Как скажешь, старший брат. Солнце уже высоко, – задрал он голову, – вернёмся в дом. Не будем заставлять матушку волноваться. Я слышу, что кое-кто уже поднялся.

У самых ворот братьев окутала нежная мелодия. В центре дворика сидела Сенёк. Перед ней на низком столике лежал продолговатый корпус цисяньциня – музыкального инструмента в виде деревянного ящика с фигурными очертаниями. Девичьи пальцы походили на тонкие крылья бабочки. Они касались струн так осторожно, словно боясь нарушить тишину, но в то же время создавая эфемерное волшебство, парящее между небом и землёй.

Фэнг прошёл через арку и вежливо замер, облокотившись о столб. Лао тоже не стал прерывать сестру и присел на крылечко, прикрыв глаза и погрузившись в сказочную атмосферу, которую могла создать только Сенёк с её изящными, плывущими по воздуху, словно течение воды, руками.

На противоположном конце двора на ступенях дома старейшины сидела Миран. Её распущенные волосы стекали по плечам на грудь, на спину, едва заметно шевелясь под осторожным дуновением ветра. Природа вокруг сыхэюаня замерла, уступая место магическим переливам, эхом проносящимся по верхушкам деревьев.

Гостья расслабленно покачивалась вместе с мелодией. Иногда она приоткрывала глаза и любовалась: каждый взмах ладоней Сенёк был не просто движением, а дыханием времени. Неощутимым, но мощным. Музыка то медленно разливалась, как туман над древней чащей, то вспыхивала искрами, как отражение луны на поверхности спокойного озера. Звуки, исходящие из-под кончиков пальцев, пели шелестом ветра в кронах вековых гигантов, шёпотом мудрых рек, что несут в памяти тысячелетние истории.

Миран обернулась: металлические трубочки и маятник, что представляли собой занятную композицию для защиты от злых духов, создавали перезвон, который богато дополнял волшебство Сенёк. Гостья снова прикрыла глаза, и перед ними появились мелкие драгоценные камушки – каждый изображал касание к струне. Они скакали по тихой водной глади. Звуковые круги расходились все дальше и дальше, проникая не только в слух, но в самые глубинные уголки души. Туда, где за засовами скрывались воспоминания.

Хрупкие руки, парящие над цисяньцинем, стали набирать скорость и громкость, напористо и страстно. Дыхание Миран участилось, пульс еле поспевал за темпом и уже колотился в висках, как бешеный. Инструмент завыл, оглушив на мгновение всех, кто подпал под влияние, и внезапно стих до шёпота. Сенёк запрокинула голову, подняла ладони и замерла, позволяя жару струн отделиться от жадных пальцев.

Минь, слушавшая из открытого окна, растянула сухие губы в удовлетворённой улыбке.

Сенёк редко музицировала в последнее время. Иногда по утрам она доставала инструмент и играла у себя в комнате. Тогда сыхэюань слышал тихую мелодию, похожую на плач юной девы, полный горечи и боли. Сегодня же девушка удивила всех, выйдя во дворик. Игра оказалась такой яркой и эмоциональной, что Минь даже немного забеспокоилась за душевное состояние названной дочери. Неужели появление Миран так сильно задело её? Все знали о неприязни девушки к возлюбленной Фэнга. Но сейчас, когда все звуки неторопливо осели, Сенёк подняла глаза на гостью. Во взгляде не было ненависти или злости. Лишь глубокая мирная вода.