Что дальше, миссис Норидж?

– Что наш майор? Уже кого-нибудь покусал? – развязно осведомился он. – Разгромный счет, представьте себе! Не знаю, на что он рассчитывает завтра. Ей-богу, я бы на его месте сдался, чтобы не позориться.

Остановившись посреди комнаты, мистер Питман выстучал начало победного марша кулаками по своей надутой груди.

– «Где ты ни на что не способен, там ты не должен ничего хотеть», как сказал кто-то из этих древних арабов – позабыл имя! Этот девиз наш майор должен разместить на своем гербе. Подскажи ему, Диксон! Норидж, вы согласны?

Гувернантка оторвала взгляд от книги.

– С Луцием Аннеем Сенекой? Пожалуй. С тем, что майор должен разместить надпись этого выдающегося римского философа на своем гербе? Боюсь, что нет, мистер Питман.

– Вы скучны, как скисшее молоко! Кстати, оно скисает в вашем присутствии? Я бы не удивился! – Трой Питман усмехнулся собственной шутке и обернулся к дворецкому. – Ну а ты, Диксон? Давай! Тебя, старую морщинистую жабу, он точно послушает!

– С вашего разрешения, мистер Питман, я воздержусь от советов джентльменам! – Возмущению дворецкого не было предела. – Сэр Кристофер этого не одобряет.

– Твоему сэру Кристоферу, дружище, недолго осталось что-либо одобрять или нет! Пора бы тебе начать жить своим умом!

Миссис Норидж была крайне сдержанна в изъявлении чувств. Услышав заявление Троя Питмана, она лишь слегка нахмурилась. Однако любой, кто хорошо ее знал, понял бы, что Эмма не на шутку рассержена.

Толстяк ушел, весело насвистывая. По пути ему встретились две молоденькие горничные: одну он ущипнул за щечку, а другой отвесил шлепок чуть ниже спины. Мистер Питман отличался чрезвычайной доброжелательностью к юным девушкам.

Диксон оцепенел с амфорой в руках.

Будь на его месте ребенок, миссис Норидж отыскала бы слова утешения. Но когда дело касалось взрослых, она полагала, что лучший способ утешить – это отвлечь.

Гувернантка отложила книгу и поднялась.

– Вы позволите, мистер Диксон?

Старик передал ей амфору. Эмма заметила, что после замечания Троя Питмана руки у него трясутся.

– Ради всего святого, осторожнее! – взмолился он.

– Дайте мне час. Я постараюсь что-нибудь сделать.

Диксон не позволил гувернантке остаться с бесценным сосудом наедине. Сопроводив ее на кухню, где в это время дня было тихо, он принес клей, краски и стал наблюдать, как миссис Норидж реставрирует амфору.

– Вы же знаете, что это современная подделка, а вовсе не произведение древних греков? – между делом спросила она. – Если амфора разобьется, сэр Кристофер купит такую же.

– Но именно эта напоминает ему о покойной леди Кларенс, – возразил дворецкий. – Однако же ловко у вас получается! Где вы этому научились, если мне будет позволено спросить?

Самое время пояснить, что стояло за этим вопросом.

Миссис Норидж прибыла в Частервидж-холл две недели назад. Она сопровождала свою воспитанницу, десятилетнюю Альму, и ее родную тетушку – Доротею Крауд. Сама Доротея приходилась владельцу Частервидж-холла дальней родственницей.

На третий день утром, когда Доротея повела племянницу в церковь, гувернантка занялась неотложной работой. Дверь в ее комнату была приоткрыта. Долгое время она трудилась, не замечая, что за ней наблюдают. Наконец вскинула голову и обнаружила сэра Кристофера; ничуть не смущенный, тот знаком испросил позволения зайти.