Барин-Шабарин

Было и нечто, что заставляло меня думать о девушке плохо, брезгливо. Я противился этому, но… Не совсем получалось.

Десять пудов живого тела, почему-то именно в пудах захотелось мерять. Судя по всему, она и росту была под метр восемьдесят пять, не меньше. При этом лицо не безобразное, а бюст… декольте у мадмуазели было такое, что я только надеялся на крепость корсажа. Шестой? Восьмой размер груди? Руки… Вот, точно – сумо. Может, девчонка занимается этим спортом?

А впрочем… Нет, ей бы заняться собой, так вышла бы и ничего такая мадмуазель. На лицо и не ужасная вовсе… А в большинстве случаем тело можно и выстроить.

– Чего не так? Что ты так смотришь? А? – Настасья Матвеевна, как ее называл доктор, встала с кровати, на которой я лежал, и меня сразу чуть подкинуло.

Когда она вновь сядет, меня вовсе подбросит под потолок.

Манера поведения? Я судорожно думал, как мне вести себя. Для того, чтобы иметь четкое представление, как себя подавать, нужно понимать, где я и кто передо мной. При этом всё то, что со мной происходит – неправильно. Была зима, да и сейчас, когда доктор открывал на время окно, морозный воздух моментально проник в комнату, значит, зима никуда не делась, в отличие от поздней весны, в которой я был не так давно. Я же помню, что спасал детей из горящего дома почти летом. Этот говор… На Донбассе так же могут говорить, с «х» вместо «г», но все равно неестественно тут всё звучало.

А теперь вот это огромное лицо в… чепчике. Вот же насмешка над девчонкой… чепчик. У нее голова четвертого размера противогаза, это когда свыше 710 мм. А она чепчик на макушку… Как в старину носили.

Нет! Нет! Нет! Мысли прочь… Да куда там! Сумоистка выглядела точно будто из позапрошлого, девятнадцатого века. Причем не на конец столетия. Это несложно определить, даже если ориентироваться только по фильмам, а я не только, да и не столько фильмы смотрел, я еще и книги читал. На передовой, если минутка затишья, чаще читаешь, чем смотришь кино, если только не на ротации.

– Какой сейчас год? – неожиданно и для себя, и тем более для дамочки, но вполне четко спросил я.

– А… Что? Год? Соколик мой? А ты не знаешь? – испуганно спрашивала Настасья, пятясь. – А меня ты узнаешь?

– Нет! – сознательно я сказал правду, почувствовав, что так она скорее уйдёт и оставит меня одного.

А мне бы мысли в кучу собрать, а не думать о том, как я выгляжу, что говорю, что со мной может случиться. Нужно остаться наедине со своими мыслями.

– Настасья Матвеевна, я уже чарку подорожную принял. Что случилось? – в комнату вновь зашел доктор.

– А вот оно как, доктор, не признает меня, стало быть, Алешенька! Как же так-то? – пусть и громоподобным, но дрожащим голосом говорила Настасья.

Сейчас расплачется. Мне даже стало жалко девчонку. Ведь у нее, наверняка, немало комплексов из-за выдающейся комплекции, но чувствуется, что душа соразмерна телу. Вот начала плакать, так сразу и показала себя, как человек. И отношение к ней стало иным. Мне стыдно стало за всё то, что я думал только что. А только ли я думал? Не всегда выводы были моими.