Анна Нимф

– Пять дней не сможешь брать чужое в руки. И пить. Штраф заплатишь…

От озвученной цифры Кохан поник, но еще больше от того, что к пойлу не прикоснешься, и, значит, задавит ночью тоска.

«Работать не смогу, алкоголем скрашивать вечера тоже – какой смысл жить?»

Все те же длинные немытые волосы, пара зубов, потерянные в драке. И эта несуразная морская шляпа.

«А ведь он не стар», – подумалось мне невпопад. Ему еще нет пятидесяти.

– Переосмыслишь свое существование, – менторским тоном напутствовал Ал, – купишь бутылку, глотнешь, и пожалеешь так, как никогда раньше. Накроет.

Фил окончательно сгорбился.

Я по привычке читала ауру, и именно эта до краев была заполнена виной и стыдом. За себя, никудышного отца, так часто поздравляющего дочку с днем рождения не в ту дату, приносящего не те подарки. За себя, никчемного мужа, пьющего чаще, чем работающего, и потому не так давно ушедшего из дома. Ни гордости за себя, ни радости, ни внутренних сил.

К Кохану я обратилась мягко, подошла близко, заглянула в глаза – взгляд бегающий, ускользающий. «Мол, я мелкая сошка, ни к чему меня разглядывать, я того не стою…»

– Пока не пьешь, – произнесла я, – возьмешь ручку, бумагу, напишешь жене и дочке письмо. Извинишься за себя, скажешь, что готов меняться.

Он был готов, я знала. Ему быть чуть-чуть поддержки, веры в то, что лучшее возможно.

– Не возьму. Не смогу, – Кохан смотрел в пол. – Уже пытался.

Он действительно пытался. Искал верные фразы, надрывал сердце, в мысленных диалогах просил понять, но уходил пить чаще, чем предпринимал попытки объясниться.

– Дочь тебя любит. Слова найдешь. Да и жена не забыла.

Я помогаю не всегда, но в этот раз было нужно. Бросила Алану:

– Найди мне тару…

– Большую? – тот быстро соображал.

– Нет, можно мелкую.

Я собиралась снять часть темной энергии с Кохана, чтобы переосмысление за пять дней прошло продуктивнее. Пока Ал возился в подсобке, начала водить руками вдоль тела бывшего пленника, собирать на свои ладони чужой стыд. Я забирала беспомощность, которой человек в морской шляпе был пропитан, как булка ромом, его надрывное отчаяние, невозможность попросить прощения. Цепляла на себя все ненужное, как темную слизь, чтобы после сцедить в бутылку, которую найдет Ал.

Когда процесс завершился, провела сначала одной ладонью по краю заранее подставленного горлышка пустой коньячной тары, затем другой. Удивленно взглянула на напарника – мол, еще меньше отыскать не мог? Не бутылка, а игрушка из детской кухни. Кажется, её принес кто-то в составе «пробников» различных сортов алкогольных напитков, вложив в общий подарок.

Алан только плечами пожал – «я торопился».

После я посмотрела на Кохана.

– Представь, что берешь бумагу и ручку сейчас. Какие чувства?

Тот покосился недоверчиво – что должно было измениться? Он по моим пассам ничего не понял и потому не мог сообразить, что именно стало другим.

– Меня дома не любят, не ждут…

– А ты напиши. Хорошо напиши, от души.

Его примут обратно, не оставят на улице. Дочь услышит сердцем, она давно ждет от отца верных поступков, чтобы мать не расстраивалась, и еще крепких объятий. Ей плевать на подарки, она хочет компании его, своего отца. И давно любит по выходным с ним рыбачить, смотрит перед выходными на удочки в сарае, грустит.