Когната

Но тут скучно, как будильник на исходе завода, зазвонил телефон внутренней связи.

– Костик, заканчивай пока с бумажками и заскочи-ка ко мне, – попросил начальник и положил трубку, не дождавшись ответного: «Вас понял, товарищ полковник».

Константин невольно поймал себя на том, что состроил озадаченную гримасу, и решил не медлить. Торопливо перенес канцелярию в сейф и, хотя и прихватил трость, идя в другой конец здания, старался придать себе как можно менее больной вид. Наигранная бодрость, очевидно, оказалась не слишком убедительной. Адъютант полковника смерил Константина взглядом, в котором угадывалась ирония, сказал:

– Явился, герой… – и приглашающе качнул головой в сторону кабинета.

У Дмитрия Нилыча, как всегда, было сумрачно, так что в первые секунды Константин промаргивался от солнечных пятен, что наловил, пока хромал по коридорам, покрытым натертыми плашками светлого паркета.

– Здравия желаю, тащ по… – начал Константин с желанием, чтобы Дмитрий Нилыч обозначил себя голосом в этом полумраке.

– Заходи, заходи, не стесняйся, – послышалось откуда-то сбоку, оттуда же доносился запах табачного дыма. – Да ты садись. Находишься еще.

Нашарив ближайший стул, Константин уселся, скромненько пристроив трость между коленей.

Константин пытался вспомнить, где мог ошибиться в обработке писем, где мог что-нибудь упустить, не обратить должного внимания на важные сведения, но в городе вроде бы ничего важного не случалось за последние дни и даже пару недель, да и в целом все было относительно тихо. Анонимки, касавшиеся уголовщины, он перенаправлял в МВД, как обычно следуя инструкции межведомственного сотрудничества, при этом не терял бдительности и давал знать коллегам, если попадалось хоть что-то более подозрительное, вроде писем о странно тихих сборищах по такому-то такому-то адресу, запахе канифоли из квартиры соседей или просьбы отреагировать на стук печатной машинки за стенкой – мало ли, машинка не зарегистрирована, никому не хочется неприятностей.

– Ну и что там граждане пишут интересного? – спросил Дмитрий Нилович. – Не дают хоть затосковать? Радуют историями?

– Да какие истории, товарищ полковник? – развел руками Константин, пытаясь сообразить, к чему эти вопросы. – Больше всего на алкоголиков жалуются, которых по профсоюзной линии не могут пропесочить толком. На спекулянтов. На работников торговли, которые товары зажимают. Кто-то пытается соседям подкузьмить анонимкой за старые обиды. Насчет самогоноварения есть сигналы. Психов хватает, не без этого: кто-то диверсантов видит, где их нет, кто-то шифр в «классиках» на асфальте. Достает, в общем, веселья.

Дмитрий Нилович слегка прокашлялся, задумчиво сказал: «М-да, понятно».

– Но, если разобраться, куда мне еще? – продолжил Константин. – Я же все понимаю. Толку от меня сейчас немного. Делаю что могу.

– Чё-т ты нагоняешь грусти, старлей, – прокряхтел полковник, сел в кресло, включил лампу, и Константин нехотя поглядел в его наполовину обожженное лицо; оба глаза полковника: обычный и стеклянный – смотрели с одинаковой внимательностью. – Может, и мне, скажешь, на покой пора, и во мне смысла немного, раз у меня не всего хватает? М-м?