Матабар III

Они плыли нитями незримого ветра, изгибаясь и извиваясь, переплетаясь в столь сложном узоре, что невозможно разобрать где начиналась одна и заканчивалась другая.

Вид, открывшийся на сей раз Ардану, разительно отличался от того, что он увидел почти шесть лет назад в стареньком сарае.

На сей раз ему, словно, открылось чуть большее, но из-за того – куда более сложное и запутанное.

Синий кристалл же стал чем-то вроде маяка посреди разноцветного океана пряжи Лей.

Как только Ардан потянулся к зеленой ните, тот мигнул и начал испускать мерное, как у пламени в темном лесу, сияние. Зеленые нити, мчащиеся сквозь пространство, ненадолго замирали уставшими путниками, решившими отдохнуть после ненастной дороги у теплого костра.

Арди дотрагивался разумом до этих нитей и, игнорируя боль, шел их путями. Пересекал вместе с ними тропы столь удивительные, что даже пути Фае на их фоне выглядели стройнее и прямее столичных проспектов.

Держась рядом, Арди распутывал сложные узоры, освобождая зеленый цвет от всех прочих примесей. Он вылавливал его среди клубков алого, пропускал через сито синего, развязывал узлы желтого и розового, пронзал покрова черного и серого, а все прочие цвета старался и вовсе выгнуть дугой, чтобы пропустить сквозь них зеленый.

Но сколько бы юноша не старался, нити зеленого цвета никак не хотели умещаться внутри его сознания. Каждый раз, когда он, стоя на их тропах, пытался соединиться с ними – те рассыпались у него в ладонях песчаным маревом.

И путь начинался заново.

Странно, но боли Ардан не ощущал. Он просто брел и брел среди троп, неподвластных разуму и от того – описанию человеческого языка. Как неподвластно описать как бьется сердце во время первого поцелуя; как стонет душа на похоронах матери; как крутит нутро, когда навсегда прощаешься с другом; как легко и высоко в далеких горах; как спокойно и вязко на глубине озера, когда вокруг лишь тишина и убаюкивающий мрак; как летит кисть художника по полотну, оставляя за собой узоры вечности; как бегут пальцы по клавишам рояля, рассказывая то, о чем, обычно, молчат языки.

Нет.

Те тропы нельзя описать.

По ним можно лишь пройтись. А затем помолчать с тем, кто тоже имел счастье или неудачу ступить на них. Потому что, даже если вы оба знаете что-то, то не всегда можете подобрать слова, чтобы обсудить. Но молчание… тишина – они порой скажут больше самых громких песен и сладких стихов.

Ардан брел, не считая времени, коего здесь, наверное, и не существовало вовсе. Ступал шаг за шагом, подхватывая зеленые нити и более не пытаясь их, как прежде с красной звездой, забрать себе в первозданном виде.

Нет, он сгибал их аккуратно и неторопливо, переплетал друг с другом, создавая формы и изгибы; одни пропускал снизу, другие направлял сверху, прочие вдоль и поперек, пока не сформировал нечто, похожее на что-то неуловимо знакомое, но скрытое от разума. Как позабытое слово, вертящееся на кончике языка в разгар ожесточенного спора.

Арди забрал получившийся узор с собой и почувствовал первый укол внутри разума. Будто кто-то обжег его раскаленной иголкой.