Разрушительная ложь

Кристиан должен быть только через полчаса. А вдруг…

Сердце забилось быстрее, когда сознание заполнила холодная тревога, испытанная в поезде.

Хватит. Это не он.

Я сама не понимала, почему так заволновалась – он молчал уже два года, – и меньше всего мне хотелось снова привлечь преследователя в мою жизнь, сосредоточив на нем слишком много энергии.

Я подпрыгнула, когда в дверь снова позвонили.

Звонок всегда был таким громким?

Я накрасила ресницы и поспешила в гостиную, чувствуя, как бешено колотится сердце.

Это не он. Не он.

Я подошла к входной двери и посмотрела в глазок.

Через секунду легкие наполнило облегчение, и я открыла дверь.

В холле стоял Кристиан в черном смокинге и выглядел сногсшибательнее обычного. Идеальные вьющиеся волосы, гладко выбритое лицо – можно принять за кинозвезду перед вручением «Оскара».

Я увидела в его руках белую коробку, и по коже пробежало легкое покалывание, смешанное с любопытством. Среднего размера, плоская, перевязанная шелковым золотым бантом, закрывающим логотип.

Я оторвала взгляд от коробки и сложила руки на груди.

Не отвлекайся на блестящие предметы.

– Ты рано.

Обожаю собираться на мероприятия. Иногда это нравится мне больше самих мероприятий.

Не люблю, когда меня торопят, пусть даже я слишком поздно уехала из «Гринфилда» по своей вине. Я рассчитывала, что у меня еще полчаса.

– Ты не одета.

Взгляд Кристиана переместился с моего лица на мои голые ноги с красным педикюром. В его взгляде на долю секунды промелькнуло что-то непостижимое.

– Потому что ты рано.

Он проигнорировал резкое замечание.

– Могу я войти?

У меня возникло искушение отказать ему и потребовать вернуться в назначенное время, но, поскольку технически квартира принадлежала ему, я открыла дверь и отошла в сторону.

Едва Кристиан вошел, атмосфера переменилась. Стала тяжелее, гуще, как знойное цветение лета после весенних дождей.

Тепло просачивалось сквозь толстую махровую ткань халата и собиралось внизу живота, пока его взгляд скользил по комнате, фиксируя вазу с кристаллами возле входной двери, бамбук на подоконнике и уютный, эстетичный уголок для съемок.

И остановился на пушистом сиреневом единороге возле диванных подушек.

Его взгляд наполнился весельем.

– Милый.

– Милый? – оскорбленно переспросила я. – Мистер Единорог не милый. Он красивый.

По крайней мере, был таким во времена расцвета. Теперь у него отваливался один глаз, вытерлась половина меха и из крошечной дырочки в животе вылезала набивка, но он навсегда останется для меня красивым.

Меня не волновало, что мистер Единорог стал тенью своего прежнего великолепия; он со мной с семи лет, и я буду держаться за него, пока он не рассыплется в прах.

– Прошу прощения, – сухо ответил Кристиан. – Не хотел оскорбить прекрасного мистера Единорога. Кстати, очень оригинальное имя.

– Мне было семь. Как еще следовало его назвать? Мистер Лиза Франк в диких условиях?

Низкий смех ласкал кожу, словно бархат.

– Кстати, неплохое имя, но мы обсудим варианты для твоего ручного единорога позже. – Он протянул белую коробку. – Это тебе.