Время химер

Они несмело целуются. Удивляясь собственной решимости, Алиса сама раздевает Симона чуть ли не догола, не посягнув только на трусы. Потом стягивает с себя майку и шорты и остается в бюстгальтере и в черных кружевных трусиках.

Оба парят почти нагие под куполом, среди капель шампанского, поблескивающих, как звезды; позади них светится ярко-синий земной шар.

– Что, если кто-нибудь подглядывает за нами с Земли в телескоп? – бормочет Симон.

Она привлекает его к себе, чтобы поцеловать. Алиса сильно его удивляет тем, что сама проявляет инициативу под музыку Эрика Сати. Но оба так взволнованы, что телесного слияния не выходит. А тут еще невесомость…

Алисе попадает в глаз капля шампанского.

– Первый блин комом, – говорит Симон, вытирая ее слезу. – Так было сказано при первом запуске ракеты «Аполлон» в январе 1967 года.

– Это когда трое погибли, а старта так и не произошло? – усмехается она.

– Вот-вот.

– Дальше пошло лучше?

– Да, следующая ракета, кажется, взлетела, – ласково отвечает Симон, гладя ее округлые плечи.

– Это хорошо. Не будем ждать, запустим «Аполлон-2» прямо сейчас. Было бы самое время перейти на «ты», если бы мы не сделали это уже давно.

Она делает громче «Гимнопедии», отпивает еще шампанского, сжимает бедрами бедра Симона и льнет грудью к его груди.

Их губы встречаются вновь.

Став одним целым, они плывут в невесомости под прозрачным куполом.

Вот сейчас эта чертова невесомость очень даже кстати.

Проходит несколько минут, и она чувствует нестерпимый напор, зародившийся в животе и добравшийся до горла.

Что со мной?

Всю ее прошибает током, позвоночник подобен жерловине вулкана, по которой поднимается лава. Взор затмевает белая пелена, дыхание прерывается, сердце, наоборот, бешено колотится.

Кажется, я сейчас умру.

На протяжении нескольких секунд ей кажется, что ее швыряет огромными волнами. Легкие распирает, из глотки вылетает истошный воль, все накопившееся в ней напряжение выбрасывается наружу.

Это ОНО.

Мозг, достигший вершины упоения, отказывается мыслить, перед глазами мелькает калейдоскоп немыслимых красок.

Я умираю…

Но в ушах звучит голос ее матери: «В тот момент, когда гусеница думает, что ее жизни настал конец, она превращается в бабочку».

То, что я сейчас переживаю, сродни полету. Вот чего искала моя душа, освобождаясь от тяготения…

Алиса отделяется от Симона и плывет под куполом одна, глядя в пустоту, с приоткрытым ртом.

– Все хорошо? – интересуется обеспокоенный Симон.

Она не отвечает, на ее губах застыла улыбка, в глазах стоят слезы.

– Ты уверена, что все хорошо? – повторяет он.

Ей не хочется разговаривать. Ее покинула вся энергия.

Ну вот, приплыли. Я больше ни о чем не думаю. Обо всем забыла. Забыла, кто я, где я, какой сегодня день. Я в состоянии полнейшего отсутствия, какая же это прелесть! Осталось одно желание – смеяться.

Потом возникает сложное ощущение радости, полного расплавления и трепета конечностей.

Ее разбирает смех, Симона тоже.

Ей щекотно сразу всюду, все тело покалывает, но она знает, что огромная опустошающая волна осталась позади.