Грозовой Перевал

– Ушибся! – крикнула я сердито. – Не удалось убить, так сделали, поди, кретином! Эх! Я только диву даюсь, почему его мать до сих пор не встала из гроба поглядеть, как вы обращаетесь с малюткой. Вы хуже язычника, если так глумитесь над собственной плотью и кровью!

Он попробовал приласкать ребенка, который, едва я взяла его на руки, забыл всякий страх и перестал плакать. Но стоило отцу прикоснуться к нему, как мальчик опять закричал громче прежнего и так заметался, точно с ним вот-вот сделается родимчик.

– Не суйтесь вы к нему! – продолжала я. – Он вас ненавидит… все они вас ненавидят, скажу вам по правде! Счастливая у вас семейка! И сами-то вы до какого дошли состояния – нечего сказать, хороши!

– Хорош! И еще лучше стану, Нелли! – засмеялся непутевый человек, снова ожесточившись. – А теперь убирайся подальше и его убери. И слушай ты, Хитклиф! Ты тоже ступай прочь – чтоб мне тебя не видеть и не слышать. Сегодня я не хотел бы тебя убивать; вот разве дом подожгу – но уж это как мне вздумается!

С этими словами он взял с полки бутылку водки и налил себе стопку.

– Нет уж, довольно! – вмешалась я. – Вам уже было, мистер Хиндли, указание свыше. Пощадите несчастного мальчика, если себя вам не жаль!

– Ему с кем угодно будет лучше, чем со мной, – ответил он.

– Пощадите собственную душу! – сказала я, пытаясь отнять у него стопку.

– Ну нет! Напротив, я с превеликим удовольствием пошлю свою душу на погибель в наказание ее Создателю, – прокричал богохульник. – Пью за ее осуждение!

Он выпил до дна и нетерпеливо приказал нам выйти, разразившись в довершение залпом страшной ругани, слишком мерзкой, чтоб ее повторять или запомнить.

– Жаль, что он не может уморить себя пьянством, – процедил сквозь зубы Хитклиф и, точно эхо, откликнулся бранью, когда затворилась дверь. – Он делает для этого все, что может, но ему мешает богатырское здоровье. Мистер Кеннет готов побиться об заклад на свою кобылку, что Хиндли Эрншо переживет всех и каждого отсюда до Гиммертона и сойдет в могилу седовласым грешником; разве что выпадет ему на счастье какой-нибудь из ряда вон выходящий случай.

Я пошла на кухню и села убаюкивать моего ягненочка. Хитклиф, думала я, ушел на гумно. После выяснилось, что он только прошел за высокой спинкой скамьи и растянулся на лавке у самой стены, поодаль от очага, и лежал там притихший.

Я качала Гэртона на одном колене и затянула песню, начинавшуюся словами:

• Расплакались дети в полуночной мгле,
• А мать это слышит в могильной земле, —

когда мисс Кэти, которая, покуда шел скандал, сидела, прислушиваясь, в своей комнате, просунула голову в дверь и спросила шепотом:

– Нелли, ты одна?

– Да, мисс, – ответила я.

Она вошла и остановилась у очага. Полагая, что она собирается что-то сказать, я подняла на нее глаза. Ее лицо, казалось, выражало смятение и тоску. Губы ее были полуоткрыты, точно она хотела заговорить, и она уже набрала в грудь воздух, но вместо слов у нее вырвался только вздох. Я вновь принялась петь. Я ей не забыла ее давешнего поведения.

– Где Хитклиф? – спросила она, перебив меня.