ИЗМЕНА. Развожусь!

Теперь понятно.

– Боже, как всё замечательно! – Я мысленно фыркнула и закатила глаза. – Значит, взрослая. Сама решаю, сама расхлёбываю.

– А что там с любовницей?

– Не знаю. – Ольга вздыхает и медлит. – Честное слово! Вы так расстроились, когда узнали об этом! Застукали их на супружеской кровати в живописных позах. Скандал был грандиозный. Но всё осталось в кругу семьи. Пресса не в курсе.

Это что получается?

Мой муж постоянно живёт с другой женщиной. На тот момент, когда я их застукала, для меня она была его любовницей. Но я упорно продолжала её таковой считать и так называть её, при всём том, что мой муж уже давно моим не являлся (да и по сути, не был моим никогда), а любовница перешла в статус жены. Да, со мной он официально не разводился по ряду причин (каюсь, по правде сказать, по одной причине), но фактически у него уже другие отношения, хотя я упорно продолжала считать, что я – жена, а он живёт с любовницей.

– А я?

Так и хочется добавить – дура. Непроходимая!

– Вы его любите. Очень.

Понятно, что я одна во всём виновата. Нельзя по щелчку пальцев вернуть обратно три вещи: время, слово, возможность. Да и не по щелчку пальцев тоже невозможно. Это работает, только когда по прихоти срочно свадьбу нужно организовать и жениха, – от самой себя аж тошно стало! Внутри дурно. Потому что это всё не про любовь. Это про самообман.

Сказать, что я возмущена – ничего не сказать! Почти испанский стыд, только за собственные решения.

Закрываю глаза, поэтому не замечаю того, как Ольга подходит к окну. Но её слова слышу прекрасно:

– Полина Александровна, ваш муж приехал.

Меня будто за шкирку приподняло и встряхнуло – я тут же бросаюсь к окну. Вижу, как тёмный Bentley минует кованые ворота и подъезжает к парадному входу в особняк. Дворецкий с большим чёрным зонтом подходит и открывает заднюю пассажирскую дверь. Из машины выходит мужчина. Высокий, широкоплечий. Идёт невидимый мелкий дождь, и он на мгновение машинально поднимает лицо к небу.

Я буквально прилипаю лбом к холодному стеклу. С такого расстояния я не могу рассмотреть его достаточно хорошо, но вопреки этому мурашки всё равно бегут по коже. Закусываю губу.

Я помню его со своих восемнадцати до двадцати лет. Сейчас мне двадцать три, а значит, ему двадцать восемь.

Нет, тогда я даже в половину не представляла себе, какой он – Игорь Бессонов.

Просто эталон безупречности: в тёмном-сером пальто и костюме «классике» в тон; слегка взъерошенные волосы в таком лёгком беспорядке дорогой стрижки. Совершенный. Без лишнего пафоса.

Что чувствую?

Ничего. Абсолютно. А ведь когда-то я грезила им! Была увлечена. Сильно. До мурашек от каждого его скользящего взгляда в мою сторону, когда мы с ним совершенно неслучайно (а с моей подачи), оказывались на тех столичных мероприятиях, на которых отцу приходилось присутствовать.

Настроение медленно ползёт вниз.

Что-то подсказывает мне, что он сто процентов знает обо всём, что происходит в собственном доме и на его территории. А значит, осведомлён и о состоянии моего здоровья.

Однако, он даже не оглядывается в мою сторону.