Прорвемся, опера!

Ругань Шухова я услышал ещё до того, как его увидел.

– Пока не найдёшь ветеранские медали, никакого перевода, Толя! – орал начальник угрозыска Шухов на попавшегося ему опера. Надрывался, аж щёки покраснели. – Ноги в руки и ищи, носом землю копай! Это же ветеран, Берлин брал, до генерала дослужился! А какая-то падла у него медали свистнула, Толя. Найди их уже! На рынки походи, поспрошай там вороваек всяких. Скупки прошерсти. Найди!

– Найду, Вадим Петрович, – произнёс Толик.

Толя Коренев, точно. Я аж остановился на месте. Он тоже живой. Один из тех немногих людей, которых я считал своими настоящими друзьями. Но поговорить с ним не дали.

– Опять с собакой! – Шухов заметил меня. – Устроили тут зоопарк! Зайду потом к вам, посмотрю, как работаете! Сидите там, пиво жрёте, как всегда! А работать кто… А?

Он не договорил и ушёл, заметив, что с его портретом на доске что-то неладное. Толик равнодушно посмотрел на меня и пошёл дальше. А что это с ним? Почему не поздоровался даже?

Точно, вспомнил, мы тогда были с ним не в ладах. Из-за чего-то не сошлись во взглядах и поцапались, горячие финские парни. Ха! Надо срочно исправлять.

Думал, не вспомню старое здание, но Сан Саныч уверенно вёл меня в наш кабинет, а по пути всё вспомнилось само. Раньше все опера сидели в другом, просторном кабинете, но там устроили вечный ремонт, и убойное отделение раскидали по всем имевшимся закуткам.

Помню, долго мы очищали этот кабинет от стопок старых дел, некоторые из которых были заведены аж в двадцатых годах. Потом расставили столы и попытались обжиться во временном убежище, прекрасно зная, что нет ничего более постоянного, чем временное.

Дружинина тоже притащили сюда. Не в обезьянник и не в подвал ИВС, а прямо в кабинет, чтобы колоть, пока тёпленький. Приковали наручниками к чугунной батарее, уже отполированной браслетами его предшественников.

Он немного протрезвел, пока вели, и до бывшего и будущего зэка уже дошло, что его взяли с волыной, когда он готовился пострелять в ментов, пока те искали его по подозрению в убийстве, и положение его – не просто не очень хорошее, оно крайне хреновое.

Задержанный крутил головой, но Якут спокойно и молча сидел за столом, записывая всё на бумагу.

– О, Сан Саныч пришёл нам помогать, – пробасил Устинов, пожимая мне ладонь своей ручищей, а потом сел перед псом. – Дай лапу. Молодец!

Из-за пышных усов Устинова иногда в шутку называли капитан Врунгель, милицейское звание у него тоже было "капитан", но чаще звали по имени-отчеству, Василий Иваныч. И это подходило ему больше, ведь он сам просто ходячий анекдот. Если видишь, что он куда-то пошёл, то явно для того, чтобы устроить какую-то пакость. Веселую подлянку. Сто пудов это он фингал Шухову нарисовал на стенде.

В отличие от всегда серьёзного Якута, Устинов был шутником и балагуром, часто подкалывал коллег, и Шухова в особенности, по всякой мелочи, но иногда придумывал и серьёзные планы.

По возрасту ему давно пора было на пенсию, но он ещё работал. Выпивал, правда, Василий Иванович как не в себя, но его ценили, потому что он настоящий профи. И даже мне, после того как я отработал в органах всю сознательную жизнь, будет теперь чему у него поучиться.