Будни зеркальщика

Усевшись за руль, он оставил дверь открытой. Достав айкос, Радим включил его и, загнав туда стик, прикрыл глаза. Да уж, тот черный не нашел ничего лучше, чем атаковать его в тот момент, когда он вскрыл хранилище, доставшееся ему от лягушатников. И ведь почти дотянулся, сволочь, своими лентами, если бы не защита в виде временной аномалии, конец бы ему пришел, правая рука выбыла из строя, а левой он просто не успевал навести арбалет. И вдруг все замерло, время остановилось, ленты так и не достигли цели, черный завис в трех метрах от него, также угодив в ловушку, в которую превратилась вся раздевалка. Сколько он там пробыл, Радим не знал, просто глаза в определенный миг закрылись, и реальность прекратила для него существовать, никаких снов, просто тишина и покой. Как он проснулся? Да фиг его знает, просто пришел в себя, за окном темень, в душевой ни черта не видно, хоть глаз выколи. Черный висел на том же месте, ленты, которые он кинул, застыли в десяти сантиметрах от лица. Радим попытался пошевелиться, но не смог, все было по-прежнему, вот только миродит, из которого был создан накопитель, медленно, миллиметр за миллиметром, осыпался зеленоватой пылью. Дикий понял, что процесс почти завершен. Вопрос – так это должно было быть или он все же накосячил, не зная каких-либо хитростей? Да откуда ему знать? Вся информация по вскрытию хранилища у него была от Светаны. И он сильно сомневался, что она сама вскрывала подобное, наверняка, ей тоже кто-то рассказал. Понимая, что скоро временная аномалия закончится, и если он не сумеет среагировать, то попадет под удар черных лент, Вяземский напружинил ноги так, чтобы как только сила, его удерживающая, иссякнет, он завалился на левую сторону, пропустив ленты мимо себя. А потом, если резерв не пуст, а уж он точно не должен быть пуст, Дикий ударит светом.

Из воспоминаний его вырвал нетерпеливый звук клаксона, в десяти метрах от него обнаружились старые жигули, с крыльев которых осыпалась ржавчина. За рулем сидел дед лет семидесяти и с неодобрением взирал на дорогой черный джип, который преградил ему дорогу. Радим быстро закрыл дверь и сдал назад, освобождая проезд. Дед еще раз ожег его злым взглядом и поехал дальше.

Радим же, поняв, что стик истлел впустую, раскочегарил новый. Открыв дверь, он затянулся и, выпустив дым на улицу, снова прикрыл глаза.

Ну, что сказать? Вся его подготовка к рывку и попытка избежать атаки не привели ни к чему. Поле исчезло внезапно, и как бы он не напрягал свои мышцы, стараясь задать новый вектор для тела, ничего не вышло. Он стал заваливаться на спину, но ленты, оказались куда быстрее. Он успел приложиться копчиком о грязный кафельный пол. Стоило им коснуться его тела, как адская боль скрутила его в одно мгновение. Разряд шокера, который превращает девяностокилограммового мужика в кисель за одну секунду, по сравнению с этим детский лепет. Ленты оплели его тушку, свет тут же исчез, он оказался в непроглядной тьме. Его корежило, мысли о каком-либо сопротивлении покинули голову, осталась единственная, быстрее бы все это кончилось, а потом пришел страх, страх никогда не вернуться, страх того, что никто никогда не узнает, где он нашел свой конец. И, видимо, это послужило каким-то триггером, он так и не понял, что случилось, просто в один прекрасный момент тьма исчезла, полыхнула яркая белая вспышка света, и Радим, ослепнув, отключился. Когда он пришел в себя, то понял, что не видит, белый свет – это все, что для него существовало. И это напугало его больше, чем смерть, остаться калекой – вот его самый страшный кошмар. В мыслях, которые ворочались с трудом, он увидел себя идущим по улице с палкой, прощупывая каждый метр перед собой, а рядом шла Ольга. Она не бросила его, но взгляды полные жалости и отсутствие огня в ее глазах, были для него хуже одиночества и забвения. Это была уставшая женщина, убитая бытом и тяжелой ношей. Радим на секунду содрогнулся от жалости к себе и к ней, но потом успокоился, если он ослеп, ему отсюда не уйти, ему не вернуться домой, а значит этого ничего не будет, она начнет жизнь заново, и все будет хорошо, на душе стало спокойно и тепло. Но потихоньку зрение начало возвращаться, не прошло и двадцати минут, как он стал различать силуэты, а через полчаса оно полностью восстановилось. Подвесив не слишком яркий шарик света, Радим огляделся, все вокруг, включая его самого, было засыпано черным жирным пеплом. Он попытался сесть, тело прострелила вспышка боли, да такая, что он заорал в голос, хотя вместо крика изо рта раздался лишь хрип, голос он сорвал куда как раньше. Прошло не меньше часа, прежде чем он смог шевелиться. Кое-как сев, он вытащил из кармана пачку сигарет и, прикурив, выпустил струйку дыма в потолок. Жутко хотелось есть. Притянув рюкзак, он достал последнюю банку тушняка и, кое-как вскрыв ее ритуальным ножом, который по-прежнему сжимал в руке, принялся есть прямо с лезвия.