Между двух миров

– С Андреем Ивановичем обсудить такое надобно, – Митька поднялся из-за своего стола. – Дозволь письмо графу Шереметьеву отправить?

– Дозволяю, – я махнул рукой. – Что у меня сейчас?

– Встреча с Остерманом, государь, Пётр Алексеевич, – Митька скрепил письмо печатью и пошёл гонца искать, чтобы отправить того в Нижний Новгород к Петьке.

Ещё одно нововведение, придуманное Митькой, что странно без моих подсказок – это моё расписание на день. Расписанием занимался Митька, и оно чётко регламентировало все мои встречи и занятия делами.

Теперь, чтобы со мной встретиться, необходимо было не просто челобитную бросить и ждать, когда мне в голову взбредёт принять на аудиенции. Сейчас необходимо было согласовать дату и время встречи с Митькой, который утверждал каждый мой следующий рабочий день в конце текущего.

Кроме этого, необходимо было обговорить с моим секретарём, какие именно вопросы будут обсуждаться, чтобы я не выглядел слишком бледно, а успел подготовиться.

Всё это распространялось на все случаи, кроме тех, которые я оговаривал отдельно, как, например с Берингом, которого я ждал уже как на иголках сидя. А ведь сегодня мне ещё с одним монахом-расстригой разбираться придётся.

– Остерман Андрей Иванович к государю, – представив посетителя, Митька дождался, когда один из гвардейцев зайдёт внутрь, и только после этого закрыл двери. Вот сейчас он точно убежал курьера искать.

– Входи, Андрей Иванович, входи, да присаживайся, не стой столбом, – я указал рукой на кресло для посетителей. Сам же остался стоять. Облокотясь о спинку своего кресла. Выглядел Остерман не очень хорошо. Землистый цвет лица, залысины, потухший взгляд… Одежда была на нём надета старая и висела мешком, значит, похудел он сильно, парика на голове нет. Но старается сидеть прямо, только руки на коленях сложил, чтобы не видно было, как они подрагивают. – Вижу, бедствуешь ты, Андрей Иванович?

– Не жалуюс, государ, – а русский у него заметно улучшился, только мягкие звуки не проговаривает. Остерман оглянулся на подпирающего дверь гвардейца, ну так уголовничек же перед государем сидит, а вдруг кинется, да как покусает? – Разве я хот раз давал повод для того, чтобы меня опасатся?

– Не давал, – я покачал головой. – Но ты ведь и воровать у меня разрешения не просил, и законы как мои и за меня принимать тоже без моего уведомления подписывал. Али скажешь, что не было такого?

– Зачем позвал меня, государ? Чтоб ещё раз обвинения кинут? Я и так знаю, что виноват перед тобой. Но толко перед тобой, перед Россией чист я, даже в мыслях не предавал я страну, что приют мне дала, в трудное время.

– А меня, значит, можно было, – я задумчиво смотрел на своего бывшего учителя и думал, правильно ли я поступаю, вытаскивая его из ямы с дерьмом, где он главным золотарём Москвы сейчас трудится.

– С тобой трудно было благами не восползоватся, кои в руки как переспевшие яблоки падали. Я толко понят не могу, как пропустил момент, когда пропустил его, и ты повзрослел, да того, кто открыл тебе глаза на Долгоруких, проморгал. За них, кстати, спасибо. Если бы всё не решилось зимой, разорили бы они страну. В Тёмные века, к Московии скатили бы все начинания деда твоего и прадеда Алексея Михайловича.