Я из Железной бригады. Революция
Мы вновь были нашей четверкой снайперов, весь молодняк, отданный мне в самом начале для обучения, забрали и распределили между двумя первыми взводами, в третьем и так был перебор.
Разбудил меня грохот артиллерии. Под утро на «собачью» вахту заступил Старый, и я спокойно спал, даже снилось что-то, когда пушкари начали свою долбёжку.
– Что тут, Иван?
– Нормально пока, только видится мне, что все это бесполезно, – Старый не отвлекался от бинокля, пристально изучая вражескую линию окопов.
– Поясни? – я-то пока не видел ничего, поэтому и не знаю, что тут происходит.
– У немцев тишина. Вообще.
– Это плохо, – я в момент проснулся и начал соображать.
– Может, доложить?
– Вообще-то, там наблюдателей хватает, и пушкари своих имеют, да и от полка кто-то быть обязан, – размышлял я вслух.
– Смотреть это одно, а делать выводы совсем другое, – поучительно, с расстановкой произнёс Иван.
– Вань, никто меня тут слушать не станет. Факт. Это не марковская дивизия, где нам в рот глядели. Здесь сами с усами, а мы так, расходный материал.
– Плохо это, Ворон, не хочется загнуться просто так, – поёжился Копейкин.
– Ладно, сейчас сползаю, хотя бы нашему объясню, а там уж как карта ляжет.
Иван беспокоился не просто так. Отсутствие какого-либо движения у противника во время артобстрела плохой признак. Он может значить лишь одно: впереди ловушка, и лезть в неё как-то не хочется. Да, при обстреле никто из окопов не вылезает и не бегает по передку, но и вот так, совсем без движения тоже не бывает. Просто дело в том, что со своих позиций мы видим не только окопы, но и блиндажи, а также полоску между линиями обороны. Хоть какое-то, но движение быть обязано, не бывает так.
Покинуть позицию среди бела дня очень неприятное занятие. Ползёшь по сантиметру в минуту, понятно, что сейчас начало двадцатого века и разных технических средств, способных помочь врагу тебя увидеть, пока нет, но бинокли-то никто не отменял. На удачное преодоление нужного расстояния надежда одна, на самом деле, это артобстрел. Пока он продолжается, вряд ли кто-то отчаянно смелый будет сейчас наблюдать за нейтралкой.
– Может, они просто схоронились так, на время обстрела? – доложив командиру о наших наблюдениях, выслушиваю его размышления.
– Вряд ли, господин капитан, повидал уже реакцию противника на обстрелы, не могу себе такого представить. А вот то, что они заранее узнали о том, что орудия привели в боеготовность, поверю легко. Узнали и отошли.
– Но ведь в чисто поле не отойдёшь…
– А зачем? Прямо за этой деревней, что стоит за позициями бошей, большой холм, займи на нём оборону, и все, кто будет проходить через оставленную деревню, как на ладони. Мы получим кинжальный огонь в упор, простите, но будет беда.
– Ещё и французы, как назло, забрали у нас последний аэроплан, разведку с воздуха не провести, – задумчиво продолжал рассуждать капитан Белявский.
– Если нашу авантюру нельзя отменить, то имеет смысл немного подстраховаться, – заключил я, – разрешите?
– Да, прапорщик, конечно, выскажите вашу идею, даже интересно, что вы такого придумали!