Несносные дочери леди Элизабет

– Благодарю, но нам пора в путь, – отказалась я, желая очутится как можно дальше от границы.

– Тогда позвольте собрать вам в дорогу, – настояла женщина, взмахом руки подзывая молоденькую служанку с веснушчатым лицом. – Еще никогда я так не смеялась! Теперь эти охальники дважды подумают, прежде чем руки распускать. Да и другим наука будет.

– Кстати, о руках, – задумчиво произнесла я, внимательно наблюдая за хозяйкой таверны. – Некая Лимка, что трудится у вас посудомойкой, за пять медяков указала им нашу комнату.

– Что?! Лимка! А ну живо сюда! – тотчас рявкнула женщина, ее лицо мгновенно потемнело от гнева, а взгляд метал молнии.

– Госпожа… – жалобно пискнула краснощекая девица, испуганным истуканом застывшая у чана с посудой. Она через секунду, выронив глиняную миску, горной козой метнулась к черному ходу.

– Вот же дрянь неблагодарная! – выругалась хозяйка, обводя грозным взором притихших служанок. – Уж простите, госпожа, отродясь такого не было.

– Понимаю, – натянуто улыбнулась, принимая от расторопной подавальщицы сверток с едой. Мы, попрощавшись с радушной женщиной, поспешили во двор. И вскоре, удобно устроившись кто на телеге, а кто верхом, тронулись в путь, оставляя позади гостеприимную таверну.

Дорога петляла между поросших вереском холмов, то ныряя в тенистые рощи, то выбегая на солнечные пригорки, откуда в ясную погоду можно было разглядеть далекую синеву залива. Прибрежный ветер доносил солоноватый запах моря, смешанный с ароматом диких трав, а в кронах деревьев то и дело мелькали яркие перья прылов, залетавших так далеко от побережья в поисках добычи.

С каждой минутой движение на тракте становилось все оживленнее – мимо то и дело проезжали груженые телеги, запряженные мохнатыми солтеррийскими тяжеловозами, славящимися своей выносливостью. Верховые на резвых скакунах обгоняли медлительные караваны купцов, чьи повозки были доверху нагружены тюками с товаром. Пешие путники с заплечными мешками жались к обочинам, уступая дорогу конным и груженым телегам. В воздухе стоял гомон множества голосов, говорящих на разных наречиях – певучем солтеррийском, резком северном и мелодичном южном.

– Похоже, все куда-то спешат, – задумчиво произнесла Амели, наблюдая за очередной повозкой, где между корзинами с яблоками виднелись характерные бочонки с морской солью – главным богатством прибрежных районов Сольтерры.

– До ярмарки в Мерхольме добраться хотят засветло, – пояснил возница проезжающей мимо телеги, на которой восседала дородная женщина в ярком платке, расшитом традиционным солтеррийским узором из волн и морских звезд.

– В Мерхольме? – переспросила я, заметив, как загорелись глаза дочерей при упоминании ярмарки. После трех месяцев заточения в замке, где каждый их шаг отслеживался соглядатаями Хейли, даже простая прогулка казалась им настоящим праздником. А Мерхольм был известен как один из крупнейших торговых городков северного побережья Сольтерры, куда дважды в месяц съезжались торговцы со всей страны.

– Ох, такая ярмарка! – всплеснула руками женщина, и её круглое лицо, покрытое веснушками от солнца и морского ветра, расплылось в улыбке. – Купцы со всей Сольтерры съезжаются, да и с севера корабли приходят. Чего там только нет – и ткани заморские из самого Дерлата, и пряности диковинные с Острова Мот, и травы целебные с горных склонов. А уж какие там рыбацкие сети плетут! Говорят, в них сама морская дева Нерайя узоры вплетает – рыба сама в такие сети идет. А еще местные мастера привозят свои поделки из лортовой кости, да ботарь с северных берегов…