Громов: Хозяин теней – 2
Кругляш мы сняли.
Ощупали вдоль и поперек, но так ничего и не поняли.
Спросить… в общем, вопросы я предпочёл отложить до лучших времен. И здесь Савка был со мною всецело согласен.
Так что в храм ходили.
Гимны церковные на пении петь старались, потому как и тут батюшка Афанасий вниманием не обходил. Иконам, которых над каждым окном было, а над дверью целый иконостас светился, кланялись. И всяко старались не выделяться.
Получалось не ахти, но как уж есть.
Так пару недель и протянули.
Тем вечером Савка, отлежавшись после ужина, привычно потрусил на пробежку. Ну и я с ним, что уж тут. Будто выбор есть. Главное, за прошедшее время тело Савкино, если и не закалилось, то всяко окрепло. Странное зрение его тоже улучшилось. Теперь серые контуры предметов сделались чётче и не норовили расплыться, стоило отвести взгляд. Более того, даже в раскрытой книге на некогда белых листах проступили черные нити строк. Пока разобрать написанное не выходило, но Савка очень воодушевился.
Кстати, тоже странно.
Он ведь слепой. И приютские об этом знают. И сама Евдокия Путятична. Но как-то вот мало кого сие волнует, как и факт, что держится Савка для слепого очень даже бодро.
С другой стороны, оно и лучше.
Для нас.
Меньше внимания – больше простора.
На сей раз я погнал Савку не вокруг дома, как обычно, но дальше, за сараи. Усадьбу-приют окружали хозяйственные постройки, в которых держали и скотину, и птицу. Имелись тут и поля с огородами, на которых, собственно, сироты и трудились, ибо сказано…
В голове зазвучал голос батюшки Афанасия, повествующий про душеспасительную пользу работы, и Савка сам головой мотнул.
А потом голос зазвучал уже вполне наяву.
– Я понимаю вашу женскую жалостливость, – этот голос раздавался из-за птичника, места нам с Савкой хорошо знакомого. Прополку нам не доверяли, как и дойку, а вот чистить хлева от навоза слепота не мешала. – Но ныне она во вред…
Савка замедлил шаг.
И я одобрил.
А заодно велел уйти с дороги. Нечего внимание привлекать. Вот к стеночке прижаться – это правильно. На дворе по расчётам нашим сумерки, глядишь, и не заметят. Куры и те уже на насестах, дремлют, но Савку они знают хорошо, так что не выдадут всполошенным квохтанием.
– А мне вот совершенно не понятна ваша нынешняя упёртость, – голос Евдокии Путятичны был спокоен. – В конце концов, он тут один такой…
– И одна паршивая овца способна попортить всё стадо.
– Вот давайте не будем. Вы же вполне разумный человек, Афанасий Петрович. Да, мальчика не крестили. Таково было желание его отца.
– Который при этом не сподобился дать ему своего имени.
Так это про нас говорят? Тем паче надо послушать. В своё время я и выжил-то отчасти потому, что вовремя понял – не бабло рулит миром, а информация. И не бывает её, лишней. Всякая сгодится в своё время.
Главное, распорядиться ею правильно.
– Да, это кое-что осложняет, но…
– Мы обязаны спасти его душу!
– Как? Крестив насильно? Вы ведь должны понимать, что такой обряд не будет иметь силы.
Не понимаю.
Но слушаем.
И прижимаемся к темной стене.
– Он ребёнок. Его сердце ещё не очерствело. И его душа открыта для нового. Он не коснулся скверны, а потому у нас есть шанс…