Зимняя бегония. Том 2

Шан Сижуй и в самом деле несколько опьянел: щеки его стали горячими, голова кружилась, но, стоило ему услышать, что Юань Сяоди собирается выступить, как он сразу же предстал перед Чэн Фэнтаем эдаким зверьком с ушками навостро; вдруг он воскликнул:

– Второй господин, я хочу пойти посмотреть представление.

Чэн Фэнтай попробовал его остановить:

– Так не пойдет. Ты пьян. Ветер подует, непременно простудишься. Ты ведь не первый раз слышишь, как поет Юань-лаобань.

Шан Сижуй лишь ответил:

– Хочу посмотреть, хочу посмотреть, хочу! Непременно надо взглянуть! На сей раз он выступает в особенном месте!

Чэн Фэнтай уступил:

– Ладно. Тогда пойдем посмотрим! – Он снял с себя пиджак и набросил его поверх длинного халата Шан Сижуя, нарядив его весьма странным образом. Шан Сижуй, впрочем, не обратил на это никакого внимания, и они направились в сад.

В осеннем саду ярко-алые кленовые листья соседствовали с хризантемами разных цветов и вечнозелеными остролистами, сплетаясь в буйстве красок. Единственным голубым пятном среди них была Юй Цин, а белым – Юань Сяоди. Одетые по современной моде, они исполняли старинную пьесу, что, впрочем, не выглядело нелепо. Садовые постройки превратились в декорации, подчеркивая игру актеров и ход старинной истории; они сливались воедино, и уже трудно было отделить одно от другого, отчего зрителям начинало казаться, что та самая беседка из оперы сейчас у них перед глазами. Но только зазвучала флейта сяо [42] и запела Юй Цин, как Шан Сижуй рассмеялся, хорошо еще, что стояли они чуть поодаль, и никто не услышал его смеха.

Чэн Фэнтай уже знал, что он собрался придираться к игре, и толкнул его:

– Шан-лаобань, я запрещаю тебе вредничать! Это же твоя новая подруга, позволь барышне сохранить лицо, хорошо?

Шан Сижуй ответил:

– Я просто посмеялся, ничего про нее и не говорил, – однако после этих слов он снова принялся хихикать. Обычно на его лице висела легкая улыбка, но сегодня от выпивки он несколько забылся и начал посмеиваться в голос, не в силах остановиться. Чэн Фэнтай вздохнул:

– Ну ладно, раз уж вам так не терпится покритиковать, Шан-лаобань, не сдерживайтесь.

Шан Сижуй покачал головой, отказываясь говорить. Когда Юань Сяоди допел свою арию, снова пришел черед Юй Цин, и Шан Сижуй наконец проговорил:

– Слушать выступление Юй-лаобань все равно что читать книгу. В ее манере петь можно расслышать голоса всех старых мастеров, но только не ее собственный. Она просто-таки панорама всей оперы куньцюй!

Чэн Фэнтай не сдержался и разразился хохотом:

– Ну и язык же у тебя, такой ехидный! Как по мне, речь ее быстрая и частая, совсем как капельки дождя, а она еще умудряется исполнять напев «водяной мельницы» [43], сменить выговор совсем ведь непросто!

Шан Сижуй закивал без остановки:

– Верно, она говорит, как стучит по крышам мелкий дождик. Впредь будем звать ее Сяо Юйдянь-эр [44].

Чэн Фэнтай, посмеиваясь, потрепал его волосы:

– Только не называй ее так в лицо! Барышни очень чувствительны, еще разгневается и побьет тебя.

В саду стояли двое, во взоре Юй Цин плескалась вечная любовь, и, опутанная ею, она тянулась к своему Лю Мэнмэю. Взгляд Юань Сяоди, впрочем, был пустым, пел он кое-как, что совершенно не походило на его прежнюю манеру выступать. В какой-то момент Лю Мэнмэю полагалось приобнять Ду Линян за плечи, однако Юань Сяоди вдруг замешкался. То ли из-за этой его оплошности, то ли по какой-то другой причине, но манера Юй Цин говорить, словно мелкий дождик стучит по крышам, перешла в пение. Сбившись с ритма, она начала фальшивить. Собравшиеся здесь были людьми сведущими, а потому сразу это заметили. Юань Сяоди с его абсолютным слухом, едва заслышав фальшь, не стал допевать строчку, махнул рукой, останавливая представление, дабы не ставить Юй Цин в неловкое положение: