Плохие девочки попадают в Рай

Сейчас я кричу, но уже от наслаждения, которое кратковременными вспышками дразнит изнутри, когда его член внутри до предела, а бедра задевают клитор. Его движения становятся более резкими, сильными, дыхание сбивается. Я чувствую, что он вот-вот кончит, и это только подстёгивает меня. В финале мы кричим оба, и я догоняю его с разрывом в какие-то секунды. Секс – это не спорт? Ха, расскажите это кому-то другому.

Самое натуральное соревнование, особенно в моем случае. Соревнование с точностью, да наоборот, потому что первое место победой не считается. Он почти лежит на мне, пытаясь отдышаться, а я разглядываю потолок, обнимая его одной рукой, и пытаюсь выровнять своё дыхание. К саднящей боли от резкого проникновения добавляется ощущение полного удовлетворения, и это то, что я называю временным кайфом.

Когда мы соскреблись со стола, у него было такое лицо, как будто он отымел самого себя.

Чисто теоретически я могу его понять. Но посочувствовать не могу. У меня никогда такого не было – чтобы с кем-то единственным, ни с кем больше: так, чтобы ни есть, ни пить и не спать. Так, чтобы до полного растворения в человеке, чтобы жить им, его болью, счастьем, его физическими ощущениями. Чтобы ловить кайф чувствуя приближающийся оргазм другого, а потом ненавидеть себя от того, что невольно позволил себе причинить ему боль. Пусть даже он от этой боли прётся, как кот по валерьянке – мой случай.

«Меня это убивает», – как-то написал он в телеге. Ник ведет закрытый канал для себя, но если я хочу что-то прочитать, я нахожу способ это сделать.

Хотя он слишком любит меня, чтобы полностью утратить контроль над собой, чтобы вцепиться рукой в мои волосы, насаживая горлом на свой член, или оттрахать так, чтобы я потом неделю ходить не могла. Ни по комнате, ни тем более по универу. Мне ни разу не удалось его на это спровоцировать, а когда я говорю об этом прямо, у него становится лицо, как у сиделки в психушке. Иными словами, с Никитосом я эту тему больше не пробиваю. Тем более что желающие находятся и без него.

Сейчас я смотрю на его потерянную физиономию и понимаю, что действительно убивает, что это не просто слова. Я это вижу, и мне скучно.

– Ты обедать собирался, – говорю я насмешливо, глядя на разбросанную по полу посуду, часть из которой даже уцелела. Запахиваю халат и иду к холодильнику, зная, что ответа не дождусь. Он сейчас чувствует себя ублюдком, и это его святое право.

На лекциях мне всегда хочется спать. Что я и делаю, расположившись на последнем ряду. Сквозь монотонный стук дождевых капель по стёклам, который ещё больше навевает сон, сквозь полудрему доносятся отрывочные фразы:

«Здесь и далее…»

«… адаптации базовой модели анализа безубыточности».

«Переменные затраты также можно оценить в процентах от объема продаж…»

Как можно запихнуть столько посторонних предметов в обучение на юриста? Ума не приложу. Если бы программу составляла я, там все было бы по существу. Хотя мне и по существу скучно. Отец предлагал мне учиться за границей, но я отказалась. Сейчас вот думаю: почему?